В дельте Лены

Бобоков и Георгий Николаев вернулись из Булуна несколько дней назад, и я отправил их в Хас-Хата, чтобы подготовить провизию для моего отъезда на Оленёк. Ефим, наш Рыжий Чёрт, когда-то служивший солдатом в русской армии, пытался произвести впечатление на якутов своей удалью и храбростью. Но шутник Капитон подвергал сомнению его храбрость и частенько уверял Ефима, что «помре американски», лежащий в снегу, когда-нибудь встанет и придёт в хижину, чтобы отдать честь своему живому товарищу-солдату. На каждую такую остроту Ефим делал очень важный вид и говорил: «Да, да, хорошему моряку всегда найдётся о чём поговорить с хорошим солдатом». И всё же я заметил, что, когда мы все уезжали из лагеря по какой-либо надобности, Ефим не оставался наедине с мёртвыми и под каким-нибудь предлогом всегда отправлялся с нами; а когда хлопотал по хозяйству в хижине, то Капитон подстраивал ему всякие шутки – то громко ронял что-нибудь, то незаметно покачивал дверную занавеску из оленьей шкуры – что всегда пугало Ефима и неизменно веселило туземцев.

А как-то раз Капитон завернулся в старую тряпку, взял ружье и ввалился в хижину, завывая могильным голосом: «Драсти, драсти, Ефим, я – американски солдат!»

К этому времени нервы доблестного изгнанника были уже на пределе, и, увидев привидение с американским ружьём и услышав его потусторонний голос, он содрогнулся от ужаса и с не по-солдатски пронзительным воплем бросился через очаг в дальний угол, опрокинув в прыжке котелок с рыбой. Конечно, всех нас это рассмешило, но бедный Ефим решительно заявил, что, если шутка ещё раз повторится, то он, как солдат, возьмёт ружьё и застрелит своего мучителя.

И только мы перестали смеяться, как снаружи послышался странный шум. Я увидел, как Ефим украдкой взглянул на окружающих и быстренько шмыгнул от двери. В задней части хижины, со стороны, где лежали мёртвые, послышалось какое-то движение, как будто кто-то поднимается на крышу, и мгновение спустя лицо, опухшее, в ранах от обморожения и закопчённое от дыма, заглянуло в дымоход в крыше и радостно завопило: «Драсти, драсти!» В это же момент занавеска из оленьей шкуры отодвинулась, и в дверях появился Бобоков. Это было уже слишком для Ефима! Упав передо мной на колени, он принялся креститься с такой скоростью, как будто его дальнейшая жизнь и покой зависели от быстроты его движений. Мы все разразились взрывом смеха, и с тех пор у этого «воина» не было покоя от насмешек над его бесстрашием и неравнодушием к «помре американски».

Вскоре все вещи умерших, вместе с книгами, бумагами и т.п., упакованные в ящик, были готовы к отправке в Якутск; оставлять их хранится в дельте было решительно небезопасно из-за приближающегося сезона наводнений. Поэтому, оставив небольшой запас рыбы в Матвее на всякий случай, я решил направить все свои людские и материальные ресурсы в Хас-Хата, как центральную базу, с которой три группы отправятся вдоль побережья на заключительный поиск отряда Чиппа. План мой состоял в том, чтобы отправить Бартлетта и Ниндеманна с четырьмя санями и местными проводниками по Когыстахской протоке до Баркина, северо-восточной точки дельты, и там разделиться. Бартлетт последует вдоль восточного побережья на юг до Зимовьелаха, где будет ждать моего приезда. Ниндеманн должен был исследовать северное побережье двигаясь на запад, пока хватит запасов продовольствия, а затем отправиться в Северный Булун, где у нас хранилась сотня рыб, а оттуда в Хас-Хата, где будет дождаться моего возвращения. Маршрут, который я проложил для себя, проходил вдоль западной протоки реки через остров Длинный, с исследованием береговой линии и посещением всех деревень, до устья реки Оленёк. Затем, повернув обратно, я направлюсь на восток до восточной оконечности острова Длинный, в деревню Турах, а оттуда вдоль побережья, на север и восток, к протоке Кетак[120], вниз по которой, через Северный Булун поеду в Хас-Хата. Оттуда я намеревался отправиться с остальными моими людьми в Зимовьелах и продолжить поиски в том же сезоне до реки Яна.

Я взял себе проводников, которые знали всю дельту, кроме северного и восточного побережий. Семён Алак[121] и Василий Кулгах были теми двумя, кого я выделил для сопровождения Бартлетта, а в качестве проводников для Ниндеманна я нанял Старого Николая и некого Семёна Туматского[122]. Итак, теперь я с нетерпением ждал в Матвее прибытия саней из Ары; и, поскольку я хотел кое-что сделать в Хас-Хата, я, наконец, решил отправиться немедленно, оставив одного из каюров, чтобы сообщить Василию Кулгаху и Семёну Алаку о нашем местонахождении. Я хотел поручил это Капитону, но он ни в какую не соглашался, хотя мы все смеялись над ним, что он просто боится мёртвых. Но он нашёл выход, заявив: «Якут бумага, майора!».