В дельте Лены

Тем временем я несколько отошёл от гнева, вызванного внезапным истощением нашей провизии, и теперь осведомился о расстоянии до ближайшей деревни. «Двести пятьдесят вёрст», – объявили они, сосчитав десятками на пальцах. В каком это направлении? Они положили свои остолы, направив их на северо-запад, и сказали: «Север запад»[63]. Тогда я твёрдо потребовал: «Пошли, скорее, Север Булун, Константин балаган».

Они ошеломлённо посмотрели на меня, как бы желая убедиться, что я не сумасшедший, а затем разразились протестами. «Есть нечего! Ты хромой и слабый, дрожишь от холода и наверняка умрёшь! Мы все умрём!» Сидя на санях с ружьём в руках, я только ответил: «Собака кушать, кушать много, якут кушать!»

При этих словах они перекрестились, переглянулись и, видя, что я серьёзен и неумолим, начали торопливо готовиться к поездке, бормоча под нос: «Якут кушать, якут кушать». Потому что, когда я сказал, что съем собак, которых было много, они только улыбнулись, но когда я пригрозил съесть и их тоже, они явно перетрусили и теперь боязливо посматривали в мою сторону.

Отправляясь в путь, я осмотрел реку и мелководье перед нами, и приказал туземцам следовать вдоль западного берега главного ответвления по пути, который описал мне Ниндеманн. Река здесь делает плавный поворот на запад, здесь множество проток, текущих на север в западной части дельты, и, наконец, на восток, куда направляется и самая большая протока, а в заливе было видно более дюжины мысов, каждый из которых указывал на вход в большую протоку. Мы прошли совсем немного и наткнулись на несколько старых хижин, я остановил упряжки, чтобы осмотреть их, но там не было ничего интересного и мы продолжили наше путешествие, на этот раз без остановок до поздней ночи, когда мы остановились в месте под названием Хас-Хата[64] (Гусиное место), где было две хорошие хижины и пара амбаров.

Во время дневного пути я убедился, что мы сошли с тропы из-за необычного количества хижин, которые мы видели; хотя Ниндеманн говорил мне о многих старых и новых хижинах, которые он видел, когда они шли с Делонгом. Однако, прибыв в Хас-Хата, я убедился, что потерял след, потому что в этих хижинах мы нашли и съели много отбросов, которыми люди отряда Делонга, если бы они шли этим путём, наверняка не побрезговали бы. Эта неожиданная добыча состояла из оленьих костей с сухожилиями и остатками мяса, – некоторые из них с копытами, которые мы поджаривали на огне, и, когда пяточные части копыт размягчались, нарезали их ножами и ели, нахваливая. Находили также оленьи рога, обладателей которых убили, когда рога были ещё молодые, в бархате – они были пористые и наполнены кровью; мы измельчали их топорами и тоже с удовольствием ели. Для собак там ничего не было, и они были поставлены на самообеспечение, а поскольку Хас-Хата – это большой охотничий стан для заготовки гусей, им удалось найти гусиные шкуры, крылья, лапы и тому подобное, выброшенные прошлым летом. Но они были очень слабы, некоторые уже не могли идти в упряжке, и их на самом деле освободили от этой обязанности и поставили перед выбором: следовать за упряжкой как могут, или умереть на дороге.

Мы пили горячий чай в уютной тёплой хижине, укутанной вихрями грозного шторма, бушевавшего всю ночь. Мне не терпелось добраться до Северного Булуна, где я рассчитывал раздобыть свежих собак и еду и последовать вдоль главной реки на юг до того места, откуда я начал, а если я потерплю неудачу в поисках Делонга, то вернусь в Булун и снаряжу новую экспедицию, чтобы продолжить поиски весной. Теперь я так сильно хромал, что совершенно не мог встать без посторонней помощи; но я настаивал на том, чтобы с утра пораньше отправиться из Хас-Хата, чтобы в тот же день добраться до Хойгуолаха[65]. Дул сильный ветер, к счастью, боковой, а не навстречу, и облака несущегося снега почти скрывали передних собак. Упряжки были совершенно измотаны, и мы продвигались в глубоком снегу очень медленно, а когда наступила ночь, я до того хотел спать, что чувствовал полное безразличие жив я или мёртв. Собаки ползли с такой черепашьей скоростью, что я мог просто лежать на санях, не опасаясь свалиться. А если бы это случилось, Василий, наверное, даже бы и не заметил.

Наконец туземцы пришли к выводу, что им лучше разбить лагерь и уложить меня в спальный мешок, так как они были очень обеспокоены моей сонливостью, и вскоре мне стало тепло, уютно, и я крепко заснул посреди заснеженной тундры.