В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Несмотря на болезнь, жизнь в доме шла полным ходом. Мама и вообще никогда не переносила одиночества, никогда не ночевала одна, даже когда была здорова, но с 1965 года до 1976, когда ее не стало, она вообще не оставалась одна ни на минуту. Именно в этом отчасти, может быть, и крылась причина той полной жизни, которую она вела. Так как я не выходила из дома за эти годы никуда, кроме как на работу (на это время мама всегда приглашала кого-нибудь), все наши и мои многочисленные друзья приходили к нам. Благодаря врожденной маминой жизнерадостности, которая удивительным образом уживалась в ней с глубочайшим скептицизмом, а также потому, что дом всегда был полон, он не превратился в дом тяжелобольного человека. И в последние двенадцать лет своей жизни мама часто бывала и весела, и счастлива, несмотря на неумолимо растущее число инфарктов. Все мои друзья ее очень любили. Когда маме позволялось вставать, она приходила к нам в комнату и сидя играла с нами в шарады. Она придумывала замечательные шарады: промежуток, Хру-Сталь. Эта последняя, по-моему, очень остроумна – показывали половину Хрущева, половину Сталина. Когда же маме предписывалось не вставать, мы все играли с ней в ее комнате в так называемую «интеллектуальную игру». В коробке во множестве были перемешаны карточки, на каждой из которых были написаны самые разные вещи: композитор, поэт, режиссер, название пьесы, рыба, дерево, марка машины, строчка из стихов, наука, небесное тело и т. д. и т. п. Наверное, около ста. Вытаскивали десять и играли на одну букву по три наименования, кто раньше кончит. Может быть, только дочь Катя так же любит играть, как любила мама. Помню, через несколько минут после того, как приходили наши друзья, раздавался звон колокольчика (он всегда стоял рядом с мамой), я прибегала, и мама спрашивала меня с надеждой: «А вы будете играть сегодня?» И даже когда это не совсем входило в планы пришедших, мы обязательно приходили к маме и играли с ней. Какое удовольствие она получала! Было нас иной раз больше десяти человек. И эффект в смысле самочувствия всегда был положительным. Надо ли говорить, что все вели себя безукоризненно, не забывая о присутствии среди нас болезни, но атмосфера была самая непринужденная. Спорные вопросы решали голосованием, что еще раз доказало мне всю несостоятельность этого способа выносить решения. Помню, Володя Познер написал в качестве марки машины на «с» «Сандерберд». Мы, конечно, о такой машине не слыхали и, к полному его возмущению, проголосовали против. Так же было и с мамой, которая в графу «рыба» написала «лобан». Мы тоже проголосовали против. Каково же было мое потрясение, когда именно на следующий день Алеша Наседкин рассказал, что накануне удил лобанов. Сколько было смеха, шуток – мама своим присутствием поднимала настроение. «Когда мы были молодыми…» И она, может быть, самая молодая.

Все ее беспокоило. Она читала по-прежнему многочисленные газеты и журналы. Читала все книги, которые я ей давала. Смотрела телевизор, с которым обращалась весьма непочтительно. Это был один из первых цветных телевизоров (я, кажется, писала, что мама обожала технические новинки), и он довольно скоро вышел из строя. Основными его «хобби» были два: перекрасить все на экране в фиолетовый цвет, так что могло показаться, что начали передавать что-то другое, или сплющить изображение до одного-двух сантиметров. Тогда мама запускала в него тапком. И это помогало, хоть и ненадолго. Она слушала радио, купила себе по тем временам просто чудо-приемник «Сони», маленький транзистор. Когда мама ковыряла его вилкой, мне было его жалко. С другой стороны, надо признаться, что вещи для нее никогда ничего не значили. Она любила новое, но вещи занимали положенное им место. Она была в курсе всех событий, называла Брежнева и Косыгина «Шустриком» и «Мямликом» – персонажами, кажется, популярной мультипликации или телепередачи? Не помню. Объясняла «детант», как я говорила, исключительно тем, что «нашим» понравилось ездить на Запад и в этом все дело. «Им нравится, им нравится!» – смотри, Валя, звала меня мама. И самодовольно добавляла, как будто принимала в этом участие с другой стороны: «Еще бы им не нравилось. Видишь, как он доволен».

Маме было очень важно, чтобы ее чувства и впечатления разделяли близкие люди. Прежде всего, конечно, я. Мама очень огорчалась, если я по каким-то причинам не могла сейчас же прийти смотреть телевизор, потому что мы с ней очень хорошо понимали друг друга.

Ужасно тяжко писать мне о последних месяцах ее жизни. У меня уже было двое детей, Катя и Саша. Мама в них души не чаяла.