В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Через некоторое время Берта Михайловна стала приглашать меня к себе домой. И это было для меня большой честью. Старшие сестры Берты Михайловны не слишком одобряли нашу дружбу, не видели в ней смысла, но она всегда защищала меня от их недоверчивых глаз. Через некоторое время Берта Михайловна совсем ушла в преподавание, и прошел таинственный слух о том, что у нее появился ученик, с которым она занимается каждый день и по несколько часов. Это был Миля Гилельс, ныне прославленный пианист Эмиль Гилельс. Хотя его никто в ту пору еще не слышал, но он был уже “знаменитым” в Одессе».

Портрет Берты Михайловны Рейнгбальд, несколько выцветший от прошедших десятков лет, но в красивой деревянной рамке стоял на мамином письменном столе до самых последних ее дней. Он и сейчас на месте.

«…Одесса была тогда музыкальным городом. Школа Столярского, создавшая Давида Ойстраха, Самуила Фурера и многих других. Вилли Фереро, семилетний дирижер, поразивший музыкантов, органист Карл Рихтер (отец Святослава Рихтера), игравший тогда в костеле. Мы часто ходили в костел, чтобы послушать Баха в его исполнении.

Двадцатый и двадцать первый годы были в Одессе очень сумбурными. Я помню смену властей, отсутствие в домах света, воды, вечерние перестрелки, голод, трупы на улицах, коптилки в квартирах и появление в нашей квартире Исая Браудо, ныне известнейшего и неповторимого органиста.

И. Браудо появлялся утром, с сияющей улыбкой на лице, напоминавшем то ли Шопена, то ли Байрона. Он приходил с железным чайником, пока еще без воды, тут же садился за мое пианино и играл Баха. Его исполнение Баха врезалось мне в память на всю жизнь как нечто возвышенное, чистое, великое, мощное. Тонкие, но цепкие пальцы охватывали сложную полифонию Баха как совсем простой, легко льющийся поток светлой, волнующей музыки.

Наигравшись вдоволь, он брал свой чайник, а я – кувшин, и мы отправлялись в очередь за водой. Вода была в подвале, и в очереди стояли кто с ведром, кто с кувшином, а Браудо – с маленьким чайником.

Все это происходило на Нежинской улице, в доме номер три. В нашем дворе жил также Борис Шехтер. Летом из его открытых окон на втором этаже неслись звуки арий из «Князя Игоря», а иногда и плоды проб собственного пера. Борис Шехтер попросил меня давать ему уроки фортепианной игры. Я начала заниматься с ним, но вскоре уроки прекратились, так как моя мама считала неудобным, чтобы девочка моего возраста давала уроки взрослому молодому человеку. Но через некоторое время наши встречи возобновились: стал приходить Шура Давиденко – высоченный, красивый, голубоглазый блондин, всегда с улыбкой и что-то замышлявший. Ходили слухи, что он дирижер церковного хора, но задумывает создание хора сегодняшнего дня. Ему хотелось приобщить к своей задумке всех музыкантов, знакомых и незнакомых. Он искал новое содержание, новое воплощение сегодняшних идей, ему хотелось сотворить массовое действо, втягивающее сотни людей, и не случайно появился впоследствии его замечательный хор “Улица волнуется”, который до сих пор является украшением хоровой литературы.

По моим воспоминаниям Одесса двадцатых годов представляла собой красочный, как яркая мозаика, город, в котором сменяли друг друга цвета солдатских форм, – утром одни, а вечером другие. В то же время не прерывалась связь консерватории с университетом, молодые и талантливые выступали там.

В одном из переулков собиралась писательская группа: Катаев, Олеша, Ильф и Петров, Хлебников, Рина Зеленая и многие другие. А мы, музыканты, шли в этот переулок и, не осмеливаясь войти в дом, ходили вокруг, заглядывали в окна и дышали воздухом новизны и таинственности. Оставалось два года до окончания консерватории. Работалось легко, интересно. Я особенно любила класс ансамбля: трио, квинтеты, сонаты для скрипки и фортепиано, для виолончели и фортепиано.

Однажды в консерваторию пришел из университета Михаил Косовский и обратился с просьбой выделить группу учащихся, которые согласились бы раз в неделю петь и играть в университете. Он был председателем музыкального кружка. Математик по профессии, Косовский, однако, читал даже цикл лекций по истории музыки. (Михаил Косовский стал первым маминым мужем. – В.Ч.) Я удостоилась чести быть выбранной для этих вечеров, и так начались мои выступления за пределами консерватории, в студенческой аудитории. Надо сказать, что этот период своей жизни я вспоминаю с восторгом. По вечерам в аудиториях не было света, горела одна свеча, тускло освещая клавиатуру, а аудитория была полна народу. Вначале я старалась играть наиболее доступную музыку – Листа, Шопена. Но потом оказалось, что студенты сочли праздником, когда была объявлена программа из произведений Баха, Шумана и Скрябина.