Въ двнадцатомъ часу

— Извините, продолжалъ онъ, садясь на свободный стулъ и обращаясь къ Куртису: — извините, что я прервалъ вашъ интересный разсказъ, но вы коснулись именно того предмета, который особенно интересуетъ меня. Я смотрю на это превосходство американской женщины какъ на несчастье, которое ложится тяжелымъ бременемъ на об стороны. Какъ можетъ удовлетворить благородную женщину сознаніе, что она прикована къ мужу, котораго она во всякомъ отношеніи не уважаетъ? И можетъ ли мужчина, не потерявшій еще чувства своего достоинства, не тяготиться превосходствомъ силъ надъ собою? Американцы гордятся своими женщинами, не обдумавъ, что высокое преимущество ихъ женщинъ есть униженіе для нихъ самихъ. И это противорчіе со временемъ будетъ усиливаться. Чмъ выше женщина поднимается въ чистомъ эфирномъ пространств, тмъ ниже долженъ мужчина погрязнуть въ пошломъ матеріализм, и въ награду за все свое самоотверженіё онъ получаетъ презрніе кумира, которому приносить себя въ жертву. А бдный кумиръ? какъ дорого приходится ему поплачиваться за иміамы, которые ему воскуряютъ! съ какою радостью спустился бы онъ съ своего пьедестала! съ какою радостью онъ видлъ бы мужчину выше себя, какъ теперь сознаетъ себя выше мужчины! Поднимать глаза на того, кто выше всхъ, опираться на руку сильнйшаго — это лучшее достояніе каждой женщины, хотя она была бы превосходне всхъ женщинъ на свт. Какъ охотно подчинялась бы она мужу, еслибъ могла найти настоящаго избранника, которому слдуетъ подчиняться по справедливости, съ сознаніемъ, что чрезъ это подчиненіе она нисколько не лишается ни своего достоинства, ни своей силы. И не часто ли случается видть, что наилучшія, благороднйшія женщины, имя несчастье сознавать, что ихъ мужья ниже ихъ, сами себя унижаютъ для того только, чтобъ наслаждаться хотя мечтательнымъ счастьемъ подчиняться тому, кто выше? Но да не будетъ между нами недоразумній; я совсмъ не укоряю американскихъ женщинъ за то, что он добиваются свободы, но американскихъ мужчинъ обвиняю за то, что они преднамренно длаются рабами.

— Пускай и такъ, сказалъ американецъ: — но въ обмн ролей есть своя хорошая сторона. Мужчина, который очищаетъ лса, осушаетъ болота, проводить желзныя дороги по пустынямъ, строитъ висячіе мосты чрезъ Ніагару, не можетъ въ то же время складывать буквы и сочинять вирши. Почему же такому мужчин не прилагать своихъ силъ къ длу матеріальныхъ выгодъ и не предоставлять женщин утшаться въ эфирныхъ сферахъ, гд витаютъ поэтъ и мыслитель?

— Почему? возразилъ Свенъ: — а потому что и въ этихъ сферахъ, такъ же как и во всякихъ другихъ, самое высокое мсто досягаемо только для мужчины; потому что если мужчины предоставятъ эти сферы женщинамъ, то они не только не произведут ничего геніальнаго, но и самый геній, если какъ исключеніе разовьется между ними, будетъ непризнанъ, обвиненъ въ ереси и осмянъ ими. Вспомните только о несчастномъ Эдгар-Аллан Поэ. Онъ величайшій лирическій поэтъ, произведенный Америкой, а между тмъ его имя никто не осмливается произнести въ такъ называемомъ почтенномъ обществ.

— Этотъ приговоръ, отвчалъ американецъ: — падаетъ не на поэта, а на человка, не на сочинителя «Ворона», но на Поэ, который шатается пьяный по улицамъ Бостона или Нью-Йорка.

— Соотечественники могли бы извинить эту слабость человка, составляющему славу ихъ отечества, но что значить эта слабость теперь, когда могила навсегда сомкнулась надъ нимъ? Поэтъ живетъ въ своихъ твореніяхъ; его творенія — онъ самъ. Поэтъ подобенъ химику, который какъ бы волшебствомъ творитъ изъ отвратительныхъ матеріаловъ самые лучшіе духи. Человкъ Поэ могъ быть причастенъ жалкимъ земнымъ недостаткамъ, но поэтъ Эдгаръ свободенъ отъ нихъ. Можно было предъ бднымъ литераторомъ запирать двери, но творенія генія должны быть во всхъ рукахъ.

— Можетъ быть, вы и правы, отвчалъ американецъ смясь: — признаюсь, въ приговор надъ Поэ я слдую только общему мннію, но честью смю васъ уврить, что совсмъ не знаю этого общественнаго поэта и до настоящей минуты ни одной строчки изъ его стиховъ не читалъ.

— Вы возбуждаете въ насъ крайнее любопытство прослушать что-нибудь изъ твореній Зтой обезславленной славы, сказала одна изъ присутствующихъ дамъ, не мало гордившаяся своими познаніями въ англійской литератур: — не можете ли вы передать намъ что-нибудь изъ лучшихъ его стихотвореній? Вроятно, вы знаете многое изъ нихъ наизусть.

— Къ сожалнію, ничего не знаю, отвчалъ Свенъ.

— Тамъ на стол, сказала мистрисъ Дургамъ: — лежитъ книга съ переводами американскихъ стихотвореній. Можетъ быть, въ ней найдется что-нибудь и изъ Эдгара Поэ.

Свенъ взялъ красиво переплетенный томикъ, на который указала мистрисъ Дургамъ, и нсколько минутъ молча перелистывалъ страницы.