Въ двнадцатомъ часу

— Тутъ много есть стихотвореній Эдгара Поэ, сказалъ онъ наконецъ: — а между тмъ нтъ самаго знаменитаго и, быть можетъ, самого характеристическаго стихотворенія: «Воронъ». По правд сказать, оно и непереводимо, какъ вообще говоря вс стихи трудно переводить. Посл того, что я выразилъ такую похвалу поэзіи Эдгара Поэ, мн почти страшно представить его дамамъ въ такомъ обезображенномъ вид какъ переводъ.

— Пожалуйста прочтите! закричало до полудюжины голосовъ: — мы убдительно просимъ васъ о томъ.

Свенъ взглянулъ на мистрисъ Дургамъ, и увидлъ холодное, равнодушное лицо. Ни малйшаго слда любопытства или участія не выражалось на немъ.

— Вотъ одно изъ лучшихъ стихотвореній, сказалъ Свенъ, нсколько смущенный такимъ невозмутимымъ равнодушіемъ: — оно называется:

АННАБЕЛЬ ЛИ.

«Много, много лтъ прошло, какъ въ нкоторомъ царств у моря жила красная двица. Вы не знаете ее, а я назову ее Аннабель Ли. Она любила меня, а я любилъ ее, мою стройную, черноокую лань!

Я былъ ребенкомъ и она была ребенкомъ въ этомъ царств у моря. Но не выразить словами, какъ любила она меня, какъ я любилъ ее, мою прелестную Аннабель Ли. Геніи воздушные плакали отъ зависти, смотря на насъ.

Вотъ и причина, что въ одну ночь буря разразилась изъ тучъ и захватила въ ледяныя объятія милую Аннабель Ли. Въ бур явился ея знатный сродникъ и похитилъ мою дорогую лань и скрылъ ее въ могил въ царств у моря.

Геніи позавидовали намъ; вдь они и вполовину не такъ счастливы, какъ мы. Вотъ причина, каждому извстная въ царств у моря, почему въ одну ночь буря разразилась изъ тучъ и убила мою Аннабель Ли.

А все же она любила меня, а любилъ. ее, мою любимицу, стройную какъ лань и блую какъ снгъ. И вс геніи въвоздух, и вс демоны въ мор вовки не разлучатъ меня съ моей очаровательной Аннабель Ли.

И появится ли луна, а мои мечты уже объ Аннабель Ли. И блестятъ ли звзды, а въ моихъ глазахъ — глаза Аннабель Ли. И до разсвта я обнимаю смло мою любимицу, мою жизнь, мою лань, мою невсту на гробниц здсь у моря, въ гробу у шумнаго моря...»

— О, какая прелесть! что за очарованіе! дышетъ нгой! какая нжность! шептали, вздыхали и картавили голоса вокругъ чайнаго стола.

— Я нахожу, что все это таинственностью отзывается, замтилъ молодой адъюнктъ философіи.

— Что надо подразумвать подъ именемъ знатнаго сродника? спросила молодая двица съ блокурыми локонами.

— Ангела смерти, должно быть, отвчалъ Свенъ сухо.

— О Боже! воскликнула молодая двица: — сколько тутъ ужасовъ!

Мистрисъ Дургамъ ничего не сказала. Пока гости распространялись въ остроумныхъ сужденіяхъ насчетъ бднаго стихотворенія, она встала съ дивана и нсколько разъ прошлась по комнат. Потомъ опять подошла и остановилась нсколько въ сторон отъ другихъ, какъ-разъ противъ Свена.

— Тутъ есть еще и другое стихотвореніе, немного длинне перваго сказалъ Свенъ: — я охотно прочелъ бы и его, такъ какъ оно поясняетъ нкоторымъ образомъ нашъ разговоръ объ американскихъ женщцнахъ, но боюсь утомить вниманіе общества.

— Умоляемъ васъ, прочтите еще; — вы такъ хорошо читаете! завопило до полдюжины голосовъ.

— Стихотвореніе это не иметъ заглавія; наверху значится только «Къ —» и дв черточки.

— Какая таинственность! восклинула двица съ блокурыми локонами.

— Можно начинать?

— Пожалуйста.

«Одинъ разъ я видлъ тебя за много лтъ назадъ. Это было въ полночь въ іюл, при лун, которая, какъ твоя душа, стремилась по крутой стез на небо. Мягкая какъ шелкъ, серебристая вуаль окутывала священною тишиною, мракомъ и легкимъ сномъ сотни блыхъ розъ, поднявшихъ свои головки къ небу; розы росли въ саду, гд тихо шелеститъ втерокъ, на блыя розы, поднявшія головки къ небу и, въ отвтъ на любовное сіяніе луны, разливавшія упоительное благоуханіе; на блыя розы, поднявшія головки къ небу, и улыбаясь, и умирая въ цвтникахъ восхищавшіяся тобою и блаженною близостью къ теб. Я видлъ тебя, когда ты вся въ бломъ облокотилась на скамью изъ фіалокъ. Луна освщала возвышенныя головки блыхъ розъ, а также и твое — увы! страданіями возвышенное чело.

Не сама ли судьба — иначе называемая скорбь — не сама ли судьба привела меня сегодня къ садовой калигк, чтобъ подышать сладостнымъ дыханіемъ розъ? Все было тихо, уснулъ презрнный свтъ, только мы съ тобой не спали. Я медлилъ, я смотрлъ — и вдругъ всему конецъ! исчезло все! О, понятна мн, что садъ былъ заколдованъ!

Погасъ матово-жемчужный свтъ луны; дерновыя скамьи, разбросанныя по дорожкамъ, душистые двты и тихія деревья — все скрылось съ глазъ моихъ. Даже благоуханіе розъ испарилось въ нжныхъ объятіяхъ воздуха — все пропало, только не ты — нтъ, даже и ты, но не свтъ небесный въ твоихъ очахъ, не душа твоихъ прекрасныхъ глазъ. Я видлъ только ихъ — въ нихъ былъ мой міръ. Я видлъ только ихъ — и то на нсколько часовъ. Я видлъ только ихъ — пока не скрылась полная луна. Какую темную, сердечную загадку я видлъ въ этой блестящей какъ алмазъ небесной сфер! Какую глубокую печаль! И сколько въ ней высокой надежды! Какую безмолвную, глубокую какъ море гордость! Какое смлое честолюбіе и, ахъ! какую глубокую, бездонную способность любить!