В этой истории не будет злодея, и человек есть закон

Хён Сок вышел из дома настолько рано, что по стеклу ещё бил ночной дождь. Лин точно слышала то, как он закрыл входную дверь на два оборота ключа, и, если бы постаралась, то смогла б разгадать шелест бумаги и скрипящий по ней карандаш. Перед каждым своим неожиданным уходом брат оставлял ей крохотную записку на уголке стикера, и этот раз не стал исключением. «Я уехал в Сварог. Нужно будет остаться там до ночи. Перевёл тебе деньги, отметьте как следует. С Рождеством». Неровные буквы выдавали то, как Хён Сок старался вывести их как можно аккуратней. Он выделил этому по меньшей мере пол минуты. Составил своё письмо так, будто был рад тому, что по его вине Лин и в это Рождество останется в одиночестве. И мелочь эта могла бы оказаться приятной, если бы не значила для неё лишь того, что брат вновь её бросил.

Лин точно знала не только то, что Хён Сок оставлял ей эти стикеры лишь потому, что, если бы отправил сообщение, уведомление от него бы её разбудило, но и прекрасно понимала, что поехал он в Сварог не один. Своё Рождество он проведёт с Эндрю, но это ни капельки её не заботило. Лин и правда было с кем встретить наступление Нового Года, и в нём для таких, как её непутёвый старший братец, не было места. Так она думала, но ни капли в это не верила.

В свои двадцать семь Квон Хён Сок закрепил за собой право на две привычки: он всегда вращал ключ в замке оба раза и погашал все долги перед младшей сестрой пополнением баланса карты.

— Кидала. Дурак. — Бормотала она сама себе под нос, проверяя телефон с надеждой, что этим утром она лишь по воле случая не расслышала писка пары-тройки уведомлений. Кажется, не один только Хён Сок беспокоился о порядке её сна, если о благополучии Лин вообще мог кто-то заботиться. Ни одного сообщения. Даже от Кэсси. — Дурак! — повторила Лин ещё громче, с силой приложив телефон о стол. Всё равно. Если бы она захотела, то прямо сейчас могла бы купить себе новый.

Все и каждый в этом мире всегда были эгоистами. Кассандра появлялась в свете и исчезала сразу же, как он начинал ей надоедать, Хён Сок не видел ничего дальше собственного носа, а об Эндрю и думать не хотелось. Слишком явно он был связан с работой Хён Сока, и это лишь в очередной раз напоминало Лин, что без отдела её брат ничто. Хоть офицер Арно и был не в силах видеться со своей семьёй чаще, чем раз в несколько месяцев, он делал это. Эндрю всегда был кем-то — и до поступления на службу в ПОПДМК, и до встречи с детьми семейства Квон. Хён Сок же без работы становился никем. У его не было хобби, не было интересов, и даже любимой песни. Он никогда не проявлял энтузиазма к чему-то, что выходило за границы его полномочий. А вся его власть всегда сходилась там, в отделе, о котором Лин не желала и слышать.

Без Хён Сока Лин тоже была никем. С того самого момента, как мамы Бао не стало, Квон Лин осталась ни с чем. Всё пропало. И даже последний повод для улыбки.

Мама умерла, когда Лин было пятнадцать. И это всякий раз вспоминалось ей в те моменты, когда Хён Сока не было рядом. Часто. Слишком часто для того, чтобы она могла пережить все те лишения, которые Хён Сок пытался восполнить деньгами, уважением и независимостью. Он ни разу не говорил с ней об этом, да и в принципе говорил редко. Хён Сок никогда не спрашивал, какого ей чувствовать себя сиротой, ведь и без того знал, как это ужасно.

У Бао были родственники, но все они от неё отвернулись после того, как она смирилась с жизненной позицией Му Хёна и приняла на себя обязанности и матери, и отца. Когда же после похорон эти люди ступили на порог дома Квонов, Хён Сок не впустил их. Лин слышала тяжёлые удары и скрип нервно подёргивающейся ручки двери. Из всех кричащих слов она усвоила только то, что они хотят забрать её, и от того ещё не успевшее созреть в груди сердце в панике рвалось наружу. Вернувшись со школы, Лин повернула ключ один единственный раз. Лишь одна тонкая металлическая трубочка замочного ригеля хранила её смятенный дух в опустевшей квартире. Хён Сока не пришлось упрашивать принять новое правило, он и сам всё понял. Со следующего дня дверь их дома всегда запиралась на два оборота. Лин никогда не понимала, почему для неё это так много значит, но теперь запоздавшее осознание пришло к ней. Их с братом было точно столько же. Двое. Брат и сестра, лишённые покоя. Так она думала, пока не увидела правду. Хён Сок закрывал дверь на два оборота ключа только потому, что взял это действие себе в манеру точно так же, как Му Хён возвращался в дом лишь за тем, что привык хранить в нём свои рубашки. Му Хён и Хён Сок никогда не понимали того, почему это необходимо, а потому их всё так же оставалось двое. Одна усопшая мама Бао и одна сирота Лин.