«Что у него там? Ты чего прячешь, дедушка? Наверное, октябрёнский значок, а может быть, изумрудное стёклышко или ириску “Кис-кис”?» Димке захотелось подойти и разжать ленинский кулак, но сделать этого он не мог. Да если бы и смог, то был бы разочарован: в зажатом кулаке гения революции – пустота.
Сжатый кулак объяснялся просто.
В тот час, когда вождя вот-вот должен был разбить паралич, Ильич вновь вспомнил о возмутительном поведении Кобы, о чём пожаловалась супругу Надежда Константиновна. Он хотел было разразиться гневной речью и написать в ЦК, но вместо пламенных, разящих фраз у него, к удивлению его самого и близкого круга, изо рта вырвалось нечто нечленораздельное, животное, отчего он ещё сильнее распалился в бессильной злобе. Тогда он перешёл на язык мимики и жестов, а именно: постарался пальцами правой руки свернуть крепкий шиш, и ткнуть его в воображаемое рябое лицо ненавистного Кобы, в его рысьи коварные зенки, но успел лишь сжать кулак. В следующее мгновение кровоток его левой сонной артерии был перекрыт силами более могущественными, чем партия большевиков, и вся правая сторона тела гения отключилась от классовой борьбы за победу мировой революции.
Врачи, окружавшие больного, приняли сжатый кулак Ильича на свой счёт и испугались. Они и так, конечно, находились в постоянном страхе, но тут струхнули ещё больше. Но Бухарин их успокоил: как идеолог партии, он объяснил, что Ленин грозил не им, а эксплуататорам и буржуям всего мира, а также внутренним врагам революции, вероятно, намекая на Троцкого.
Мальчик ничего про это не знал, как не знал и Филумов-старший, не знали часовые и молоденький милиционер, да чего уж, не знали и члены партии, а те, кто что-либо знал, покинули этот бренный мир и в основном не по своей воле.
Выйдя из мавзолея на залитую летним солнцем аллею, уставленную новогодними ёлками и бюстами покойных вождей пожиже, Димка остановился перед головой, торчащей на высоком гранитном постаменте. Солнечные лучи золотили лоб, щёки, усы. Бронзовые, они лоснились, словно исходили жёлтым жиром.
«С-Т-А-Л-И-Н», – прочитал мальчик выбитые на граните золотые буквы, и ничего не пошевелилось в его маленьком сердце.
Добрались до Волгограда. У вокзала сели в такси. Волгу они увидели с высоты плотины Волжской ГЭС. Скорость движения машин здесь была ограничена до двадцати километров в час. Такси двигалось медленно. Река разлилась во всю свою ширь и казалась продолжением ковыльной степи. Они смотрели на сверкающую в солнечных лучах, шевелящуюся поверхность, на которой то тут, то там выпрыгивали чёрные червячки. Это были осетры. Димка тогда ещё не мог определить их реальных размеров. Как не мог он представить величину и значение всей Волги. Отец с сыном вслух считали выпрыгивающих осетров:
– Один, два, три…а вон ещё, папа, смотри, четыре, пять!
– Что-то вы слабо считаете, – заметил таксист, – я уже штук сорок насчитал. На нерест идут, а тут плотина. Пропадёт икра.
– А как же они размножаются? – спросил отец таксиста.
– Часть проходит через шлюз. Есть такой в плотине, оставили специально для прохода рыбы. Одна беда – рыба об этом не знает. Вот и тычется. Которая находит проход, идёт дальше в верховья, там и нерестится. А эта, что прыгает, икру здесь сбросит, и вся она или погибнет, или рыба съест. Год от года осетра всё меньше. Такая картина не только с осетром, но и со стерлядью, севрюгой, я уже не говорю про белугу, той практически уже нет. Жалко реку, сколько она раньше народу кормила! – водитель тяжело вздохнул и безнадёжно махнул рукой.
Отец резонно возразил, что электроэнергия тоже необходима.
– Нужна-то, она нужна, никуда не денешься, – вяло согласился таксист, но всё же чувствовалось, что, будь его воля и был бы выбор, он, не задумываясь, выбрал бы свободную реку с рыбой вместо электричества.
Димка уже знал, что Волгоград когда-то назывался Сталинградом, что во время войны сюда дошли немцы и что здесь их остановили и взяли в плен целую армию вместе с их командующим фельдмаршалом Паулюсом. Когда они подъезжали к городу, он видел на холме над городом гигантскую статую женщины с поднятым мечом над головой. Отец объяснил ему, что это Мамаев курган и здесь проходили самые жестокие бои, но всё равно наши дали фрицам прикурить. Вряд ли десятилетний мальчик как-то особенно переживал или думал о войне и о том, зачем немцам понадобилось идти так далеко, чтобы прикуривать у наших.
Бабушка Вера жила в посёлке, который находился между Волгоградом и Волжским, недалеко от реки Ахтубы, с семьёй своей дочери Надежды (сестры Димкиной мамы, его тёти): с её мужем-алкоголиком, монтажником-высотником, и двумя сыновьями, двоюродными Димкиными братьями.