В голове моей опилки...

Монотонный дождик застал нас на трассе «Кавказ». Муса, зевая, включил кассету с национальными песнями. Под жизнерадостные напевы мы с Максом уснули. Проснулись от тишины. Мусы за рулем не было. Размахивая руками, он что-то объяснял российскому солдату на КПП. Потом всунулся в окно: «Я сказал, что вы мои родственники, едете в Грозный к дяде», – сообщил он. Я – брюнет – скептически осмотрел блондинистого Макса. «Муса, ты уверен?» «Да, – ответил он. – Дай полтинник». Полтинник – стандартная такса для проезда через КПП, даже если все с документами в порядке. Ну, так повелось. Можно, конечно, подождать, пока солдатам самим не надоест машина на охраняемом блок-посту, но лучше заплатить и ехать дальше – к репортажу. Предъявлять удостоверение «Русского Newsweek’а» не хотелось. Практика показала, что проверяющие смотрят не на написанное мелким кириллическим шрифтом «Русский», а на жирную латиницу «Newsweek». КПП на Кавказе много. Желающему проехать по этой трассе приходится запастись изрядной суммой наличности. В дальнейшем мы с Максом выработали историю поскромней, чем та, которую предложил нам Муса. Я представлялся троюродным московским братом погибшего художника, чья выставка по счастливой случайности выставлялась в те дни в Грозном. Макс с его объемистыми кофрами выступал в роли фотографа, желающего запечатлеть бессмертные творения. Эта версия вкупе с 50-рублевыми бумажками работала до самой границы с Чечней. Дальше стало сложнее. Бравые чеченские милиционеры вмиг нас раскололи. Осетину Мусе, представителю не титульной национальности, было предложено замолчать. Нам оставалось только последовать его примеру – документы забрал сержант. При этом он многозначительно пробормотал в рацию, что нужна машина для задержанных. Мы стояли полтора часа. Макс обреченно заметил, что лучше бы не ездили. Муса согласился: «Да-да...» Я промолчал, прикидывая, как я возвращусь в редакцию и сообщу, что задание не выполнено.

Белая «шестерка» с лейблами «ГИБДД» и спецсигналами на крыше, казалось, вместила в себя весь запас кавказской невозмутимости и сарказма. «Мужики, – сказал я, – мы на самом деле журналисты, только сделать разрешения не успели». Показав удостоверение, я понял, что совершил ошибку. «А, американцы! – удовлетворенно констатировал старшой. – Так, сейчас мы вас задержим, а дальше посмотрим». «Сколько..?» – вопрос они ждали. «Сколько есть!» Денег было немного. Удалось сговориться на сто баксов. Через час мы были на центральной площади Грозного...

Жизнь есть везде. Рожают даже на войне. Через асфальт пробиваются цветы. В Грозном живут люди. Они торгуют и гуляют. Деревянные балки, перекинутые через грандиозные лужи, – всего лишь временное явление. Потертые туфли – дань непогоде, пугающие европейцев бороды – лишь дань традиции. Пока мы гуляли по рынку на центральной площади, я ни на минуту не выпускал Макса из виду. Фотографы – страшные люди. Могут ни к месту оказаться там, где образуется водоворот, который втянет и тебя, репортера...

Помню, как мы с фотокорром Андреем приехали в частный сектор Грозного, чтобы поговорить с людьми о том, какова обстановка в чеченской столице. Люди нас приняли, напоили чаем. Потом прогнали из кухни жен и детей и стали задавать вопросы. «Сколько твой фотоаппарат стоит?» – спросили они Андрея. Будучи человеком честным, Андрей ответил: «Ну, примерно пять штук зеленых». Я со своим блокнотом за червонец и ручкой, купленной в аэропорту, сжался. «А что будет, если мы сейчас с вас все снимем, а самих – в расход?» – мечтательно предположил хозяин дома. Положение спасла шутка. Мы с Андреем нервно рассмеялись: «Да ничего не будет. Кому ты эту байду продашь?» «Мда...» – протянул хозяин...

Я покупал сигареты, когда увидел Макса, подбирающегося к группе людей. Они стояли кучно: бородачи с автоматами, женщины в черных платках. Разносчица вареной кукурузы поднесла свой лоток поближе, надеясь на бакшиш. Мужики орали в такт. Женщины потрясали кулаками, Макс, увлеченный происходящим в поле зрения его объектива, как кот, подползал ближе. В центре круга подскакивал старик. Он гортанно кричал и сжимал рукоять сабли. Об этом обрядовом танце я читал. «Макс, братан, пошли отсюда скорее», – сказал я, беря фотографа под локоть. «Да подожди, у них тут праздник, дай поснимаю», – Макс отчаянно вырывался и видел во мне врага, лишающего его лучших кадров. «Слушай, они не радуются. Это – боевой, судя по всему, танец», – сообщил я и поспешил от толпы к машине Мусы, благоразумно стоящего подальше от площади. Ему, осетину, в случае чего досталось бы не меньше нашего. Макс вышел из творческого экстаза и тоже заскочил в «Волгу».

На выезде из Грозного мы облегченно вздохнули. Как оказалось, рано. Разбитая снарядами девятиэтажка с огромным портретом Алу Алханова на торце привлекла внимание фотокорра. «Только не выходи из машины», – попросил я. Макс приоткрыл окно и сделал пару снимков. Через минуту мы тронулись.