В голове моей опилки...

Потом я несколько раз бывал в Аргуне, когда челябинские милиционеры сменяли своих коллег, несущих полугодовую чеченскую вахту. Всякое случалось. Однажды, когда поезд, привезший смену, стоял в отстойнике на путях в Моздоке, по рации передали, чтобы челябинцы не совались на грузовиках в Аргун, засада. Обидно, но мы об этом узнали, когда тряслись в бронированном брюхе «Урала» за много километров от состава. Засады не было, но тяжелое напряжение в кузове я помню до сих пор. Солдаты в «брониках» и касках поставили автоматы между колен и всматривались в щели, ловя движение в «зеленке». Я и фотокор Саша, затертые камуфлированными плечами в самый угол, ближе к кабине, глотали коньяк из фляги. Бронежилеты нам не выдали, и коньяк казался хоть какой-то защитой. Потом мы уснули, а проснулись уже в расположении части. Там царил кавардак, подсвечиваемый карманными фонариками. Красноярская бригада, которой давно уже пора было отправляться домой, коротала время за коньяком «Кавказ». Этот клопомор не столько опьяняет, сколько поднимает в душе мутные волны злобы. Красноярцы чего-то не поделили, подрались, в результате кому-то прилетело топором по ноге. Пока наши растаскивали дерущихся, наступила ночь. Начальник части посмотрел на наши пыльные лица, пригласил в свой кабинет и по рации запросил подтверждение, мол, эти вот журналисты точно должны здесь быть, или расстрелять их на месте. Наша поездка была согласована, и начальник, извиняясь, вытащил из шкафа все тот же «Кавказ».

Потом была баня. Такого количества сверчков, как там, я не видел никогда. Омерзительными серыми стаями они разбегались под полки, падали на печку и трещали, как куски сала на сковороде. Тем не менее, помыться было необходимо. Освеженные, мы пошли спать. Постелив спальник, я отправился в туалет. Темно, хоть глаз выколи. На окнах – маскировка, а на плацу не горел ни один фонарь, что показалось странным. Я зажег свой и бодро зашагал к «мультиоконному» сортиру.

«Ты что, совсем охренел! Выключи свет!» – раздался громкий шепот. Выключил. «А что такого? Не видно же ни черта», – спросил я у обладателя шепота. «Снайперы работают, – объяснил он. – А бумага – справа, рукой пошарь»...

Ночью начался обстрел из гранатометов. Не то чтобы страшно – проблемы могут возникнуть, только если граната залетит прямо в узкую «форточку» между мешками с песком в окне – но громко. Мы слезли с кроватей и распечатали очередной «Кавказ». Пили за недолет, перелет и за своих родных. Было мерзко и унизительно беспомощно. Откуда-то сверху, как кувалда, долбил наш автоматический гранатомет. «Как я люблю эту музыку войны», – заплетающимся языком сказал майор-штабник. Я не стал чокаться с ним, хмуро выпил и пошел спать. Хотелось домой...

Аккурат после запрета на посещение Чечни журналистами без разрешения МВД или Минобороны мы с Максом, отличным фотографом и хорошим человеком, прилетели в Минводы. Посадка запомнилась. Самолет обгонял птиц, даже не думающих уступать дорогу. В Минводах нас ждал Муса, здоровенный осетин, даже в своей «Волге» не снимающий пыжиковой шапки, под которой у него, как потом выяснилось, была еще одна – традиционная белая шапочка мусульманина. С Мусой мы были знакомы по прошлым поездкам в Беслан. Обменялись телефонами. По крайней мере, он не завышал цену и терпеливо ждал, пока журналисты сделают свои дела. Муса довез нас до Владикавказа, пообещав забрать с утра. Ночь в гостинице прошла как обычно, в препирательствах с проститутками, желавшими во что бы то ни стало облагодетельствовать двух молодых одиноких людей. Телефон отключать не хотелось – могли позвонить из Москвы. К утру удалось заснуть.