Ладно, действуем по инструкции. Разложил крыло на склоне и взялся за управляющие стропы, поднял параплан против ветра, сделал два шага... Вы читали это гораздо дольше, чем все произошло на самом деле, а два шага в пропасть запомнятся мне надолго. Вдох-выдох, а следующий вдох уже там, над Биягодой. Лечу, лечу, черт возьми, вопреки всему, кроме законов физики. Через секунды друзья-приятели, стоящие на горе, уже не видны, а блестки и темные пятна на равнине под тобой никак не похожи на озера и рощицы. Сравнить это ощущение не с чем. Как передать словами фугу Баха? В небе ощущается разве что беспредельное одиночество. Есть только ты, повисший на тонких стропах, и ветер, чей монотонный голос врывается в уши и леденит сердце. Ты можешь покориться ему, подставить спину и, теряя высоту, устремиться к земле. А можешь упорно разворачивать крыло против ветра, бороться с порывами, замирать, когда стихия играет тобой, как пушинкой, но подниматься выше. Кажется, я начинаю понимать Икара, который, несмотря на отцовские предупреждения, поднимался до тех пор, пока солнце не сожгло его крылья. Мне тоже было уже все равно, что будет дальше, занесет ли ветром на скалу или закрутит в смертельном штопоре. Главное – продержаться подольше на высоте, чтобы дышать воздухом, который никогда не пах землей.
Сколько это продолжалось, я не помню. Помню только, что вдруг невидимая рука стихии ослабла, параплан начал снижаться, а свойство планирующих полетов таково, что полететь по-настоящему можно только забравшись повыше, увы. После пары бесполезных попыток попасть в воздушный поток я развернулся и пошел на посадку. Земля встретила радушно – теплом и комарами. Стоя в блаженном одурении, я смотрел на Гору, позволившую, наконец, сделать мне два очень больших в жизни шага...
Примерно такие же чувства я испытывал и в Гималаях, и на родном Таганае, и где-нибудь в степи под звездным небом. Совершеннейший космос я обнаружил в глубинах Индийского океана, куда приехал в дайв-сафари в качестве инструктора подводного плавания. Да, у меня есть несколько специфических профессий, не связанных с журналистикой, но разговор не об этом. Начнем с того, что Мальдивы встретили нас... проливным дождем. Впрочем, при температуре воздуха + 30 это было даже приятно. Здесь всегда так. Экватор рядом, и + 30 – «рабочая» температура за бортом.
Уже в Мале выяснилось, что ужасы о строгом отношении мальдивцев к алкоголю – не шутка. На таможне у нас отобрали все бутылки со спиртным. Свинина и наркотики тоже запрещены к провозу, но у нас и не было ни того, ни другого. Мальдивы – единственная в мире страна, где ислам исповедует 100 % населения. Хотя есть у меня мысль, что таможенные запреты введены с одной лишь целью – заставить туристов покупать огненную воду в отеле или на судне. А что делать? Туризм – основной и единственный источник доходов в стране, где все, кроме рыбы и кокосов, завозится извне.
Вот и наш дом – яхта «Amba». В переводе с мальдивского значит «на здоровье!». Не совсем понятное имя для корабля, но приходится верить на слово Франко. Франко – мужик с совсем непростой судьбой. Сын итальянского мафиози, «державшего» несколько казино под Мюнхеном. По его словам, уголовные рожи папашкиных дружков и жизнь по понятиям конкретно достали. Франко уехал на Мальдивы, где вот уже пять лет фрахтует «Амбу» вместе со своей женой Николь. Однако папины гены чувствовались. На «Амбе» использовалась забавная система расчета. Каждому при посадке были выданы мешочки с 50 ракушками. 1 ракушка = 1 евро. Закончился мешочек – подходишь к Николь, служившей на корабле бухгалтером, и произносишь заветное слово «shells», расписываешься в ведомости, а в конце пути конвертируешь количество росписей в наличные. Представляете, какие счета ждали некоторых путешественников? То-то и оно. Казиношное прошлое папы Франко чувствовалось на каждом шагу. Полуторалитровая бутылка минералки (а пить солоноватую опресненную воду – удовольствие ниже среднего) стоила 2 ракушки. Банка пива 0,33 л. – 3 «шелса». С другой стороны, люди на «Амбе» собрались совсем не бедные.