В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг.

Если не принимать во внимание агрессивности вузовских партий­ных функционеров (они просто отрабатывали свой хлеб), наиболь­шую непримиримость к Л. Е. Кертману проявили его товарищи по историческому цеху Ф. С. Горовой и П. И. Хитров.

Парадоксальность ситуации заключалась в том, что первого обви­нителя в течение нескольких лет изобличали в политических грехах. Уже упоминавшаяся старший преподаватель русской литературы Анна Николаевна Руденко писала в обком партии, затем в ЦК, воз­можно, что и в иные органы, заявления на Ф. С. Горового, которого она заподозрила «... в непартийном образе мыслей» и других полити­ческих преступлениях, вплоть до троцкизма. Одним из поводов стало его замечание на лекции, что Московское вооруженное восстание в 1905 г. началось на день раньше, чем это указано в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Причем, Ф. С. Горовой четыре года подряд на всех партийных совещаниях упорно не соглашался признать свою полити­ческую ошибку. Его наказали, но нестрого. В январе 1952 г. секретарь Молотовского обкома Мельник отказал Горовому в рекомендации в докторантуру, пообещав, что к этому вопросу «... можно будет вер­нуться через некоторое время». Отвечая на запрос из ЦК, тогдашний 1-й секретарь обкома Ф. М. Прасс, как мог, смягчал вину перспектив­ного работника, напоминал о его фронтовом прошлом, перечислял научные заслуги и общественные нагрузки. «Недостатки в его пове­дении, отмеченные выше, являются следствием недостаточной вос­

201

питанности тов. Горового, переоценки им собственных знаний, и он их, несомненно, преодолеет»¹.

В связи с этим грубые нападки, с которыми Горовой набрасывает­ся на Льва Кертмана, выглядят актом психологической самозащиты. Глубоко уязвленный несправедливыми обвинениями, Ф. С. Горовой, быть может, не задумываясь об этом, стремится передвинуть их на другого, более слабого. Здесь на память приходит любопытная гипо­теза Н. Вольского, касающаяся распространения антисемитизма, его индукции: юдофобами обыватели становятся от страха перед погром­щиками: «Значительная часть самых рьяных антисемитов состоит из трусоватых "интеллигентов" русско-еврейского происхождения. <...> Трусость вовсе не предохраняет от жестокости, напротив, очень часто именно она служит подспудным мотивом для экстремизма и безудержной жестокости»². Уберем национальный момент, и мы об­наружим подобную ситуацию. Обвиненный в троцкистской контра­банде Ф. С Горовой, обличает своего коллегу в политических грехах, делая это с большевистской прямотой, неистовостью и страстью. Он больше не отщепенец, он снова в строю, снова громит общего врага. По-солдатски. По-другому он не умеет.

Я не нашел документа, который бы прямо удостоверял, что имен­но Ф. С. Горовой был инициатором расправы. До поры, до времени он вообще держится в стороне. На первые роли выдвигаются фигу­ры помельче: Дедов, Хитров. Только им явно не под силу привести в действие маховик газетной кампании, заставить отступить универ­ситет марксизма-ленинизма, подчинить своему влиянию ученый со­вет. Здесь необходима более крепкая рука. В заседании бюро горкома Ф. С. Горовой уже принимает деятельное участие — и не только по должности заведующего кафедрой истории народов СССР. В уни­верситетских стенах Федор Семенович явно заправляет всем обви­нительным процессом: назначает комиссию, добивается обсуждения, вставляет разящие формулировки в партийные решения.

Наверное, на месте Л. Кертмана мог оказаться кто-то другой, но для Федора Горового именно он стал самой подходящей жертвой.

Ф. Горовой и Л. Кертман — ровесники³. Первый на год старше. Оба южане. Кертман — киевлянин. Горовой родился и вырос под

¹ Прасс - Яковлеву 17.04.1952//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 18. Д. 205. Л. 222-226.

103