В гору

Разговаривая, они направились в исполком и вошли вместе с другими в большую до сих пор пустовавшую комнату. Сегодня она была натоплена и разукрашена по-праздничному. На столе, покрытом красной материей, были расставлены кувшины с зелеными еловыми ветками. Люди толпились в дверях, тихо перешептываясь, но никто не осмеливался войти первым, словно не решаясь нарушить строгую торжественность, царившую в помещении.

Но вот открылась дверь канцелярии, и из нее вышли представитель уезда Вилис Бауска, которого здесь видели впервые, председатель волостного исполкома Ванаг и секретарь Зента Плауде.

— Смелее, смелее, — подбадривал Бауска, — заходите и занимайте места! Вы ведь новые хозяева волости, — добавил он, улыбаясь, когда люди расступились, чтобы дать им дорогу. — Сегодня ваш день. Мы здесь только так, между прочим.

Когда новые хозяева уселись на расставленные в ряды стулья и земельная комиссия заняла места за столом, Ванаг взял слово, чтобы разъяснить собравшимся, почему в волости произошла задержка с вручением актов на пользование землей.

— Кулаку удалось втереться в среду наших работников, он начал было делить землю по-своему. Пока мы исправили сотворенные им подлости, пока измерили землю, чтобы каждый знал свои межи, почти подоспела весна. Мы сделали все, чтобы, как только высохнет земля, вы могли проложить первые борозды на своих полях. Слово имеет заместитель председателя уездного исполнительного комитета товарищ Бауска, — закончил он отрывисто.

Бауска встал и долго смотрел в лица сидевших перед ним людей, Он видел их впервые, но они казались ему старыми знакомыми, с которыми вместе вырос и изо дня в день вместе работал. Он и на самом деле рос среди таких же батраков и батрачек, среди парней и девушек, которые так же, как и он, с восьми лет оставляли родительские гнезда и уходили к чужим, богатым хозяевам зарабатывать скудный ломоть хлеба. Вилису казалось, что тут же, в этой комнате, среди других виднеется заросшее жесткой бородой и все же такое доброе лицо отца, он как бы кивает ему и говорит: «Помнишь, сынок, как я прежде каждый вечер, словно отче наш, твердил: «Ах, Вилис, если бы нам дали кусочек топкого болота да еще полоску целины в Сухом бору, тогда можно было бы сказать, что на свете есть три счастливых человека». Да, отец и мать умерли, так и не получив ни топкого болота, ни песчаной целины. А здесь — другие такие же отцы и матери, которые всю жизнь могли только посматривать на лежавшую вокруг невозделанную землю; но они не смели о ней даже мечтать.

Он говорил с этими людьми, как со старыми знакомыми, проверяя, доходят ли его слова до сердец слушателей. Торжественным спокойствием веяло от обветренных лиц, в которых чувствовалась твердая решимость своим трудом воздвигнуть памятник тем, кто отдал жизнь за Советскую родину.

Зента назвала имя крестьянина, которому первому предстояло получить акт. То был Екаб Лауск, сидевший рядом с Бауской. Хотя он сам принимал участие в распределении земли и уже привык к мысли, что надел, отнятый в первое военное лето шуцманом Стендером, снова возвращается ему, у него, вчерашнего батрака, задрожала рука, протянутая за актом.

Затем вызвали Марию Перкон. Как она ни старалась сдержать себя перед людьми, все же, когда Бауска вложил ей в левую руку акт, а правую пожал и тряхнул, из глаз многострадальной женщины брызнули слезы. Мария пыталась что-то сказать, раскрыла рот, но слезы сдавили горло, она только покачала головой и хотела вернуться на свое место, но Бауска обнял ее за плечи, привлек к себе и, ободряюще заглянув в глаза, сказал:

— Не плачь, мать, Красная Армия отомстит и за твои страдания!

«Даже спасибо не сказала, — подумала Мария, усаживаясь на стул, — думы о Симане все перешибли — забыла».

— Эльмар Эзер, — вызвала Зента, и к столу подошел молодой парень, лет шестнадцати, не больше.

«Ишь, какой смельчак, — думал Бауска, всматриваясь в сухощавое, энергичное лицо не по летам вытянувшегося паренька, — такой молодой, а не робеет перед самостоятельной жизнью».

А Зента решила, что сразу же после собрания с этим парнем надо побеседовать и дать ему устав комсомола.

После вручения актов начали выступать сами новохозяева. Они не искали красивых слов, некоторые даже не могли связно высказать свои мысли. Но все они испытывали одно и то же, хотя не умели это выразить словами.