В гору

— Ложь! — с жаром возразила Мирдза, вспомнив листовку, виденную сегодня утром в имении. — Это ему не офицер рассказывал, а бандит какой-нибудь.

— Я ведь не знаю, — пожала швея плечами. — Люди говорят.

— Всякое можно наговорить! — сердито сказала Мирдза и пожалела, что не спросила у Эльзы, не получила ли она из уезда сведений о положении на фронте. Получается, что волость живет, как в мешке, — газеты еще не приходят, радио в исполкоме тоже еще не установлено. За это надо бы взяться Яну Приеде, но он, как медведь, — все двигай его да толкай. Зента же совсем зарылась в бумаги. Ей нужно сообщать сведения о жителях, о посеве, о скоте, о разрушениях, надо писать отчет уездным властям. Ян только успевает подписывать. Сегодня же вечером надо попытаться при помощи Зенты получить сводки с фронтов и завтра рассказать всем, чтобы заткнуть рты сочинителям слухов.

Закусив, люди не стали отдыхать. Долготерпеливые хлеба уже не могли ждать больше ни часа. А потом еще надо убирать картофельные поля! Погода ведь тоже не всегда будет такой благоприятной. Уже октябрь.

— Что вы, молодые ребята, словно воды в рот набрали, — крикнул Лауск подросткам, молча связывавшим снопы. — Хоть бы песню какую затянули. Тогда совсем по-другому работа пойдет.

«Эх, елки-палки, вас люблю я», — пискливым голосом затянула Тауринь, бросив вызывающий взгляд на Иманта Лауска, пятнадцатилетнего подростка, работавшего рядом с нею. Некоторые девушки засмеялись и хотели было ее поддержать, но вмешалась Мирдза.

— Эту песенку пели при немцах, и она уже давно опротивела. От нее гнилью несет, — сморщилась она. — Ребята, разве вы уже забыли те песни, которые разучивали в школе до войны?

И молодежь, словно по сигналу дирижера, запела полным голосом: «Широка страна моя родная». Они не забыли ни слов, ни мелодии. Как мощный поток, песня разрушала стены взаимной отчужденности и замкнутости — ведь в течение трех лет родители учили детей держать язык за зубами и не доверяться друг другу.

— Мне все же не нравятся эти большевистские песни, — скривила Тауриня свой ротик. — Звучать-то они звучат, а вот когда поешь, сердца в них никак не вложишь.

— Если сердце в «елках-палках» застряло, тогда, конечно, не вложишь, — усмехнулась Мирдза.

— Да ведь есть и другие песни, — оправдывалась швея, — например, о чувствах…

Словно желая подразнить ее, ребята еще громче и с большим подъемом запели «Москва моя».

Вернулась учительница Калупе и сразу принялась таскать снопы. Мирдза пытливо посмотрела на нее и, не вытерпев, спросила:

— Можно вас поздравить с должностью директора?

— Нельзя, — улыбнулась она. — По-прежнему осталась учительницей.

— Почему же так? — разочарованно спросила Мирдза. — Вы же огорчаете Эльзу.

— Есть такая поговорка: «чего не донесешь, того и не поднимай», — рассуждала Калупе — Я никогда не руководила школой, а за эти годы даже отвыкла от работы рядовой учительницы. Все равно через некоторое время пришлось бы меня снять, как несправившуюся. Какая от этого польза — намучаешься и уйдешь с позором.

— Но вы бы освоились, — запротестовала Мирдза. — Каждый ведь когда-нибудь впервые начинает.

— Это все совершенно правильно, то же самое я всегда говорю другим, но самой мне никто не сумел этого сказать так, чтобы я поверила. Я слишком хорошо себя знаю, чтобы не поверить другому, — пыталась закончить этот разговор Калупе.

— Но как же теперь быть? — удрученно спросила Мирдза.

— Я подсказала товарищу Янсон кандидатуру Салениека, — добавила Калупе.

— Так я его сразу свезу к Эльзе, — заторопилась Мирдза. Сложив в копну охапку снопов, она стремительно вскочила на велосипед и вскоре исчезла за бугорком. Ей и в голову не пришло спросить Калупе, хочет ли вообще Эльза говорить с Салениеком.

В бригаде, что работала на полях имения, дело спорилось хорошо. Тремя жнейками сжали ячмень и овес. Когда Мирдза прибыла туда, лошади уже были запряжены в сани, на которых хлеб свозили к скирдам.

— Вы разъезжаете, как в старину цари: летом на санях, — пошутила Мирдза.

— Как на помещичью землю попали, сразу вельможами стали, хотя с виду и крестьянами остались, — пошутил в ответ старый Пакалн, поглаживая бороду.

— Раз у вас тут так все механизировано, то не беда, если я заберу одного человека. — Мирдза сразу же приступила к делу. — Эльза… товарищ Янсон хотела поговорить с товарищем Салениеком. Мне надо доставить вас в исполком. Велосипеда у вас с собою нет? Нет. Отвезу на багажнике.

— Лучше уж наоборот. Я не так воспитан, чтобы позволить даме себя обслуживать, — улыбнулся Салениек, забирая у Мирдзы велосипед.

Когда Мирдза с Салениеком вошли в исполком, Эльза удивленно посмотрела на них, но тут же постаралась скрыть свое удивление. Калупе ей подсказала, что Салениек мог бы руководить школой, но Эльза хотела об этом еще подумать, может быть, посоветоваться в уезде, потом уже поговорить с Салениеком. «Мирдза проявила очередную торопливость», — подумала она, но теперь уж ничего нельзя было сделать.

— Вам, наверное, уже известно, о чем я хочу с вами говорить, — начала Эльза.