В гору

Мирдза ожидала, что мать снова начнет плакать. Но та не заплакала. И это было особенно тяжело, казалось, что мать придавило камнем, и она обессилела от криков и была так измучена, что больше не чувствовала боли. «Не начинает ли она терять рассудок? — испугалась Мирдза, но тут же прогнала эту внезапную мысль. — Просто она устала, и все».

— Иногда я завидую Лидумиете, — продолжала мать, — она верующая. А ведь это то же, что для утопающего соломинка. Я уже давно не верю, с молодости, когда твой отец мне объяснил все.

— Вот и правильно, — засмеялась Мирдза, — религия — это случайная соломинка, и она еще ни одного утопающего не спасла. Нужен спасательный круг, а его могут бросить только люди.

— Я и жду, жду такого спасения, — сказала мать, не поднимая глаз. — Ни в какие небесные чудеса я не верю, а голова — словно разрывается, — в ней трещит и стучит, и о чем бы я ни думала, всегда возвращаюсь к одному и тому же.

— Мамочка, ты устала. Пойдем спать, — предложила Мирдза, едва сдерживаясь, чтобы не зевнуть.

— Да, пойдем спать, — согласилась мать. — Может, хоть во сне увижу Карлена.

Утром Мирдза встала рано. Она сама хотела руководить бригадой, которая должна была убирать поля бывшего имения. Получилось так, что в первый день им предстояло обойтись без лошадей и жнеек. Проходя мимо усадьбы «Кламбуры», Мирдза взглянула на поля Пакална и увидела, что весь хлеб уже сложен в копны. «Не попробовать ли привлечь и Пакалнов на помощь», — осенила ее мысль, и она завернула на аллею, ведущую к усадьбе «Кламбуры».

Старый Пакалн хлопотал у жнейки.

— Я думала, что у вас уже все сжато, — разочарованно вздохнула Мирдза, пожелав доброго утра.

— У нас-то уже сжато, — ответил Пакалн, — а вот у тебя, дочка, еще нет. Слышал — ты вчера по всем концам искала помощников, но наш двор обошла. Наверно, думала, что такую старую обезьяну, как я, не стоит и звать, у него, мол, и так смерть с косой уже стоит за спиной. Не выйдет! От немцев удрал и от костлявой сбегу.

— Так вы поможете нам? — радостно воскликнула Мирдза.

— Придем оба, с сыном, — просто ответил Пакалн. — На волостном собрании твой отец сказал правильные слова. Всех премудростей нового времени я не понимаю, но то, что он сказал о немцах, дошло до самого моего сердца. Иди, дочка, мы сейчас прибудем. Пока обкашивайте межи.

Мирдза пришла на поле первой. С какого края начинать? Все готово, созрело и перезрело. Ржаное поле посерело, колосья поникли, но еще не ломались. Она взяла колос за стебель и встряхнула его. Зерна не посыпались, еще крепко держались в своих гнездышках. «Надо начинать с хлеба», — решила она и размахнулась косой.

Вскоре начали прибывать другие люди. Пришел Саулит с женой, несколько подростков и стариков, всего человек десять.

— Ну что мы, старики и дети, сделаем на полях имения? — с сомнением заговорила Саулитиене. — Раньше здесь дюжина здоровых батраков в поте лица косами махала, да еще надсмотрщик над душой стоял.

— Где люди вольны, труд свободен, там окрик барский ни к чему, — напомнил Саулит слова из когда-то слышанной песни. — Покажем и мы, старушка, что без господ и надсмотрщиков работа лучше спорится. Эй, быстроглазые, — крикнул он подросткам, — будете вы косить?

— Смотрите, смотрите, он уже сам становится надсмотрщиком, — пошутила Саулитиене над мужем. — Пойдемте, детки, на другую сторону, — предложила она, — мой старик, если расхвастается, то другим пятки пообрубит.

Когда приехали Пакалны со жнейкой, ржаное поле, по выражению Саулита, было уже «окаймлено». Бригада на некоторое время разбилась на две группы: одни сразу стали вязать снопы, другие пошли окашивать края пшеницы, чтобы не задерживать лошадей после того, как покончат с рожью.

В первый день бригада Мирдзы убрала и связала в снопы всю рожь и пшеницу. Все устали — и старики, и молодежь.

— Ну, уточки, — посмеивался Саулит над девочками, — теперь, наверное, не хочется даже и сахарку пососать?

— Только давай!

А ребята в ответ кричали:

— Выходи, поборемся! — Никто не хотел сознаться, что болит спина, что на ладонях натерты мозоли.

На следующее утро Мирдза, проходя мимо имения, увидела, что к спиленному телефонному столбу приколота бумажка. Она начала читать и от возмущения покраснела. «Убирайтесь с полей, которых вы сами не засевали. Немцы отбросили большевиков до Лигатне и в ближайшие дни, используя новое, страшное оружие, займут волость. Несдобровать тем, кто помогает большевикам». Затем следовала подпись: «Латышские патриоты».

— Фашистские прихвостни, а не латышские патриоты! — выругалась Мирдза, разорвав бумажку. — Думают запугать мыльными пузырями!

«Но кто же мог написать и приколоть листок? Может, их расклеили и в других местах? Кто шныряет здесь по ночам и хочет помешать начатой работе?» — спрашивала себя Мирдза, и ей казалось, что по шее и спине забегали холодные мурашки. Враг был где-то рядом, но то, что он оставался невидимым, делало его еще более отвратительным. Где он прячется — в лесу, в домах? Ограничится ли он только распространением клеветы, лаем, или попытается напасть из-за угла и укусить?