Читаем В гору полностью

При этих словах Ян поднял голову. В его памяти всплыл случай, когда он еще первые годы работал у Думиней. Думинь велел перетаскивать на другое место доски от старого разобранного сарая, и Ян наступил на заржавленный гвоздь. Сперва он не обратил на это внимания, даже не перевязал. Но к вечеру нога начала ныть и напухать и на следующее утро так распухла, что нельзя было ступить. И все же его послали на работу. К вечеру нога посинела. Он накопал глины и приложил ее на ночь к ноге. Боль все усиливалась, его начало знобить, но никто, ни хозяин, ни хозяйка, не обмолвились ни словом о том, что нужно бы поехать к врачу, иначе человек ведь может умереть. Тогда у Думиней ходил в пастухах Петер Ванаг, тот самый, которого немцы угнали в Саласпилс, он был очень строптивый и часто хозяевам правду в глаза говорил. Ванаг сказал Думиню, что нельзя оставить человека без лечения, что за это можно попасть в тюрьму. Ну и рассердилась же тогда Ирма. Чуть было парня не выпорола. Как она кричала: «Такого лодыря, который не работает, а только хлеб ест, не к врачу возить, а из дома выгнать надо!» Сколько уж Ян тогда ел: мисочку похлебки и кусочек селедки не мог проглотить. Он все время хотел чего-нибудь кислого, — ну хоть простокваши, но кто ему давал? Алина Каула, работавшая в то время у Думиней батрачкой, иногда тайком черпала для него сыворотку из ушата для свиней. А теперь Ирма говорит об обеспечении старости! Тогда он, правда, решил у Думиней больше не оставаться, но затем, когда выздоровел и снова начал работать, хозяева стали добрее. Осмотревшись вокруг, он убедился, что у других хозяев было не лучше.

От горечи воспоминаний так пересохло в горле, что Ян не мог даже пробурчать и скупого «н-да».

Приближаясь к усадьбе Думиней, они еще издали увидели, что из сарая вывезено множество машин.

— Разве так можно, — заговорила Ирма дрожащим голосом, — открыть чужой сарай и все вывезти. Разве новая власть законов не признает? Докажи им, Ян, что теперь ты хозяин волости!

Во дворе она привязала лошадь и подвела Яна к сараю.

— Вот вам и свидетель, — язвительно обратилась она к Мирдзе и остальным. — Представитель власти — как скажет, так и будет. Ну, скажи им, Янит, скажи, обломай им рога, — подбадривала она Яна.

Ян остановился в дверях сарая, широко расставив ноги, и от удивления не мог проронить ни слова. Все напряженно ждали, когда он начнет говорить.

— Вот, черт возьми, полный сарай набил вещами! — вырвалось наконец у Яна.

Мирдза расхохоталась и посмотрела на Ирму, но та все еще стояла в воинственной позе.

— Да, сарай-то набит, но где же эти вещи раньше были? — строго спросила Ирма.

— А разве я знаю? — сердито пробурчал Ян.

— Ну, правильно, правильно, — подхватила Ирма, пытаясь истолковать ответ в свою пользу. — Ты ведь на наш чердак и на клеть не лазил, там эти вещи и стояли раньше.

— Да нет, — махнул Ян рукой. — Был я на чердаке. Когда сносили вниз гроб старого хозяина. И на клети. Когда мышеловки ставили.

— И там были эти вещи? — взволнованно спросила Мирдза. Она боялась, «выдержит ли Ян характер», не расстроит ли начатого дела.

— Нет же, — опять махнул Ян рукой. — Это он от соседей натаскал. Меня отсылал в поле подальше, чтобы не видел, а сам разъезжал.

— Ага! — заликовала Мирдза.

— Ах, вот какой ты! — Ирма угрожающе сверкнула глазами в сторону Яна. — Этакий… — она не могла найти слов, чтобы сказать, какой он.

— Дело ясно, — заключила Эльза. — Составим акт. — Ирма, убедившись, что игра проиграна, схватилась за голову и убежала.

— Даже не постыдилась, — усмехнулся Салениек, отворачиваясь. — Корысть у нее все же сильнее чести.

Лишь через некоторое время, когда опись уже приближалась к концу, она появилась вместе с младшим трехлетним сыном.

— Пойдем же, Ояринь, посмотрим, — говорила она ребенку громко, чтобы все слышали. — Пойдем, посмотрим, как наше добро забирают.

У дверей сарая стояла деревянная игрушечная лошадка. Маленький Ояр протянул к ней ручонки и радостно пролепетал:

— Лошадка!

— Пусть уж, сынок, берут эти дяди и тети твою лошадку, — как бы уговаривала Ирма ребенка надломленным голосом. — Их детям ведь тоже нужны игрушки.

— Это ведь лошадка Дзидрини Пакалн, — тихо сказал Эрик, взглянув на игрушку. — Пусть уж остается здесь. А то матери только больно будет…

К вечеру Эрик и Салениек увезли последние машины. Другие вещи пока оставили в сарае, заставив Ирму расписаться, что она отвечает за сохранность, пока найдутся владельцы.

— Подумайте, целый день мы провозились с этой сумасшедшей женщиной, — жаловалась Мирдза. — Когда же организовывать ребят на уборку? Эльза! — внезапно воскликнула она. — Ты доберешься домой без меня? То есть без велосипеда? Я сегодня вечером могла бы исколесить полволости.

— Колеси, Мирдзинь, — улыбнулась Эльза. — Доберусь как-нибудь до Зенты.

Мирдза быстро вскочила на велосипед и направилась к большаку. Эрик пошел к себе. Некоторое время Эльза и Салениек шли молча.

— Я завидую Мирдзе, — нарушил Салениек молчание. — В ней столько энергии, столько пыла, молодости.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Пятьдесят лет советского романа»

Проданные годы [Роман в новеллах]
Проданные годы [Роман в новеллах]

«Я хорошо еще с детства знал героев романа "Проданные годы". Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в "Проданных годах" сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».Ю. Балтушис

Юозас Каролевич Балтушис

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза