Он сидел и вслушивался в колокольные звоны.
– Когда-то в детстве мне объяснили: колокола не время отбивают, а вечность. Они напоминают о бесконечном. Но нашему брату это уже непонятно. Колокола теперь ничего не возвещают, а просто балаболят. Вот я и попросил Мика Джаггера стать звонарём в нашей церкви и очистить колокольным звоном пространство. Он согласился и забросил ради этого дела все свои концерты.
Свечка в последний раз вспыхнула и погасла.
Мы бы оказались в полной темноте, если бы над нами не кружился светлячок, посылая какие-то мигающие сигналы.
Берроуз сказал:
– Он сообщает, что мне пора идти в мой оргонный аккумулятор. Спасибо доктору Райху. Без его откровений я бы уже давно окочурился и лежал в ящике на погосте. Оргонный накопитель доктора Райха – единственный антидот против мира, превратившегося в ящик Пандоры.
Он встал и подал мне руку.
– Мне было приятно поговорить с тобой, русский. С тобой легко балакать. Так бывает легко с детьми, которые не умничают и не канючат, а просто сидят и слушают сказку.
8
Он направился в угол, где стоял деревянный ящик с металлической дверцей.
Это был оргонный аккумулятор Вильгельма Райха, собственноручно изготовленный Берроузом для накопления универсальной энергии жизни.
Я знал, что Берроуз – большой поклонник биоэнергетических экспериментов Райха.
Поэтому я нисколько не удивился, увидев этот оргонный накопитель.
Берроуз залез в ящик и закрыл за собой дверцу.
И вдруг сказал оттуда:
– Хочешь посидеть со мной, русский?
Я, разумеется, незамедлительно согласился.
9
В оргонном аккумуляторе почему-то пахло сырыми дровами.
Или грибами?
Мы сидели там втроём с собакой-кошкой: я и Берроуз – на корточках, собака-кошка – между нами.
Было тесновато.
Честно говоря, я не ощутил никакого прироста жизненной энергии, находясь в оргонном аккумуляторе Райха.
А вот Берроуз преобразился: расправились морщины, глаза засияли.
Он дёрнулся и заговорил быстро и дробно, как в лихорадке:
– Сидя здесь, я знаю: я – аутсайдер. Я никогда не получал деньги от государства или корпораций. Я никогда не участвовал в публичной жизни. Я всю жизнь ходил по улицам голый в компании ягуара и пантеры. Я совершенно иррационален. Каждый день у меня другое имя. Я трахаюсь только с мумиями неандертальцев. Изо всех стран я признаю только Сахару. Изо всех животных – только питона, проглотившего американского президента. Я индифферентен к человеческой речи, но умею извлекать квинтэссенцию из любой снежинки. Но самое главное: я говорю исключительно рифмованными стихами.
10
И он действительно заговорил стихами и пробубнил что-то такое:
Тут Берроуз схватил меня за ногу и запричитал, запел, заблеял:
11
Проговорив это, Берроуз направил свои скрюченные пальцы на собаку-кошку.
Она на эти пальцы немедленно бросилась, как тигрица.
Они схватывались – то ли всерьёз, то ли понарошку.
Долго боролись – и расцепились.
Рука Берроуза оказалась исцарапанной до крови. Кошка-собака огненными глазами смотрела на старого поэта.
А он расхохотался, схватил зверька и заквакал: