В гостях у эмира Бухарского

Въ три часа пополудни, одѣвшись въ полную парадную форму, отправились верхомъ съ визитомъ въ Сеидъ-Абдулъ-Агатъ-хану. Живетъ онъ почти рядомъ съ нами, но для пущаго парада, чтобы видѣлъ народъ, повели насъ дальнѣйшимъ путемъ чрезъ базаръ и другія улицы.

Самый дворецъ (аркъ) построенъ на насыпномъ курганѣ и составляетъ какъ бы редюитъ этой цитадели. Къ его воротамъ ведетъ подъемъ шаговъ въ семьдесятъ шириной. На площадкѣ предъ подъемомъ былъ выстроенъ въ одну шеренгу почетный караулъ со знаменемъ (красное съ бѣлою каймой и бахрамой) на правомъ флангѣ. Правѣе знаменоносца стояли, тоже въ одну шеренгу, музыканты: горнистъ, флейтистъ, сурнистъ и два барабанщика — одинъ съ обыкновеннымъ лубковымъ, а другой съ громаднымъ турецкимъ барабаномъ, который, ради пущей красоты, обтянутъ былъ пестрымъ ситцемъ. Командовалъ всею этою ратью какой-то кавказецъ — не то Шапсугъ, не то Абадзехъ — ражій дѣтина въ высокой выдровой шапкѣ съ цвѣтнымъ верхомъ, наряженный въ желтый мундирный кафтанъ съ серебряными позументами и русскими генеральскими эполетами. Командныя слова, какъ и повсюду въ бухарскихъ владѣніяхъ, произносились по-русски. При нашемъ приближеніи, по командѣ кавказскаго человѣка, посольству была отдана воинская почесть съ музыкой и даже съ нѣкоторымъ наклономъ знамени.

Вдоль подъема, у парапетовъ, съ обѣихъ сторонъ стояли въ рядъ придворные челядинцы въ праздничныхъ халатахъ, удайчи съ посохами и чиновники съ айбалтами и прочими знаками своихъ отличій.

Отдавъ своихъ лошадей джигитамъ, мы по принятому нами обыкновенію, пѣшкомъ поднялись къ воротамъ, за которыми продолжается тотъ же подъемъ, но идетъ уже онъ широкимъ крытымъ корридоромъ, гдѣ въ стѣнныхъ нишахъ устроены особыя приспособленія въ видѣ дивановъ, для помѣщенія на ночь караульныхъ сарбазовъ. Въ каждомъ такомъ альковѣ надъ постелью виситъ на стѣнѣ фитильное ружье съ подпорочнымъ развилкомъ, а у самыхъ воротъ подвѣшена громадная деревянная булава; но плети, подобной знаменитой нагайкѣ Рустема, здѣсь мы не замѣтили. Изъ корридора вывели насъ на первый дворъ, пройдя который мы вступили во вторыя крытыя ворота, имѣющія внутри видъ квадратной комнаты, откуда выходъ находится не противъ входа, а въ лѣвой стѣнѣ. Комната эта, должно быть, служитъ чѣмъ-то въ родѣ кладовой или склада: въ ней стояло въ углахъ, одинъ на другомъ, десятка два или три большихъ русскихъ сундуковъ съ оковкой и было сложено вдоль стѣнъ до самаго потолка множество свернутыхъ зеленыхъ и цвѣтныхъ палатокъ. Въ проходѣ стояло около десятка какихъ-то чиновниковъ съ посохами и сѣкирками. Отсюда вступили мы во второй дворъ, уже значительно меньшихъ противъ перваго размѣровъ, замкнутый со всѣхъ четырехъ сторонъ стѣнами дворцовыхъ строеній. Здѣсь наши церемоніймейстеры, съ михмандаромъ-баши во главѣ, молча, но со всевозможными знаками благоговѣйнаго почтенія къ кому-то незримому, указали намъ въ правый уголъ, гдѣ находилась узкая алебастровая лѣсенка съ тремя-четырьмя высокими ступенями, а сами, согнувшись, отпятились къ воротамъ.

Поднявшись по этой лѣсенкѣ, мы очутились въ узкой, полутемной прихожей, гдѣ стояли въ рядъ трое дежурныхъ махрамовъ тюря-джана. Двое изъ нихъ молча и какъ-то автоматически растворили предъ нами обѣ половинки дверей, ведущихъ слѣва въ небольшую пріемную. Это была начисто выбѣлеѳнпал комната безъ всякихъ стѣнныхъ и потолочныхъ украшеній, какъ бы съ видимымъ намѣреніемъ устранить изъ нея всякій намекъ на малѣйшую роскошь, и даже глинобитный полъ ея, вмѣсто ковра, застланъ былъ самыми обыкновенными дешевыми паласами. Трое оконъ-дверей, раскрытыхъ настежь и даже ничѣмъ не затянутыхъ, выходили на внутренній дворикъ, предоставляя полный просторъ холодному сквозному вѣтру, такъ какъ дверь, въ которую мы вошли, осталась не затворенною. Вся мебель этой пріемной состояла изъ шести самодѣльныхъ, врытыхъ краснымъ кумачемъ, табуретовъ, въ родѣ извѣстныхъ дѣтскихъ стульевъ на очень высокихъ косыхъ ножкахъ, съ маленькимъ узкимъ сидѣньемъ и низенькою спинкой, устроенныхъ словно бы нарочно для того, чтобы сидѣть на нихъ было какъ можно неудобнѣе. Стояли они скученно и безъ всякаго порядка по срединѣ комнаты, а предъ ними стоялъ самъ тюря-джанъ, Сеидъ-Абдулъ-Агатъ-ханъ. Сдѣлавъ къ намъ два шага на встрѣчу, онъ каждому радушно протянулъ руку, затѣмъ молча указалъ на табуреты и самъ, не безъ труда отъ непривычки, усѣлся на одномъ изъ нихъ, предварительно передвинувъ его къ стѣнѣ между дверями; мы же на остальныхъ размѣстились около него полукругомъ.