В гостях у турок

Николай Ивановичъ такъ торопился, что поскользнулся, оборвался съ двухъ ступеней, и только ухватившись за поручни, не свалился съ лстницы.

Вотъ и буфетъ, состоящій изъ стойки съ цлой горкой бутылокъ и помщающійся во второмъ класс. За стойкой феска въ усахъ и съ столь излюбленными турками четками на рук. Тутъ-же керосиновый таганъ съ стоящимъ на немъ громаднымъ мднымъ кофейникомъ. На стойк, кром бутылокъ, закуски на маленькихъ блюдцахъ, отпускающіяся къ вину въ придачу: маринованная въ уксус морковь, накрошенные томаты, лимонъ, нарзанный на куски, корни сырой петрушки и винныя ягоды.

— Два коньякъ, сказалъ феск съ четками Николай Ивановичъ, показалъ два пальца и прибавилъ, обратясь къ Карапету:- Скажи ему, чтобъ далъ рюмки побольше.

Феска выдвинула два объемистыхъ бокальчика изъ толстаго стекла и налила ихъ на половину коньякомъ.

— Что-жъ онъ половину-то наливаетъ? Что за манера такая! — снова сказалъ Карапету Николай Ивановичъ.

— Это турецкаго учтивость, дюша мой. Здсь всегда такъ… — пояснилъ Карапетъ. — Пей.

— Хороша учтивость! Налилъ полъ-рюмки, а возьметъ за цльную.

— Нтъ, нтъ, онъ и возьметъ, сколько надо. Такъ и цна тутъ за полъ-рюмка.

Они выпили.

— Надо повторить, — торопился Николай Ивановичъ, закусывая лимономъ, потребовалъ еще, выпилъ, просилъ Карапета скорй расчитаться за выпитое и побжалъ въ первый классъ, гд и помстился смиренно на складномъ желзномъ стул.

Только что онъ усплъ прожевать корку лимона, какъ уже появилась Глафира Семеновна.

— Была и видла, — сообщила она мужу о женской кают. — Ничего особеннаго въ этихъ турчанкахъ. Намазаны такъ, что съ лица чуть не сыплется. И вс что нибудь жуютъ: или фисташки, или карамель. А гд-же нашъ армяшка? — спросила она.

— Здсь, здсь, мадамъ, барыня сударыня, — откликнулся сзади ея Карапетъ. — Сейчасъ Скутари. Пойдемъ на палубу. Сейчасъ намъ выходить, дюша мой.

Пароходъ убавлялъ ходъ.

LXXXVIII

Въ Скутари сошла добрая половина пассажировъ парохода. Съ супругами Ивановыми много вышло турецкихъ женщинъ съ ребятишками. Нкоторыя несли грудныхъ ребятъ. Дв женщины свели съ парохода подъ руки третью женщину, очевидно, больную, тоже закутанную. Выйдя на берегъ, она тотчасъ-же сла отдыхать да какой-то ящикъ съ товаромъ.

— Эти вс турецкій бабы къ святымъ дервиши пріхали, указалъ Карапетъ на женщинъ. — Он пріхали съ больнаго дти, чтобы дервиши вылечили ихъ черезъ свой святость. Вотъ и эта самая больнаго женщина сюда затмъ-же привезли. Мы сейчасъ будемъ видть, мадамъ, какъ дервиши будутъ лечить ихъ.

— Но вдь мы пріхали для кладбища, чтобъ кладбище посмотрть, замтила Глафира Семеновна.

— Гд кладбище — тамъ и дервиши будутъ. Они начнутъ служить сначала своя мусульманскаго обдня, а потомъ лечить будутъ.

Глафира Семеновна взглянула въ, лицо говорившаго армянина. Лицо его было малиновое отъ выпитаго сейчасъ вина.

— Что это у васъ лицо-то? — не утерпла она, чтобы не спросить. — Красное, какъ у варенаго рака.

— А это, мадамъ, барыня-сударыня, отъ втеръ на пароход.

— Вздоръ. Втру на пароход не было. А вы, должно быть, изрядно выпили, пока я ходила дамскую каюту смотрть. Да… Отъ васъ и пахнетъ виномъ.

— Отъ меня всегда пахнетъ виномъ, мадамъ… Карапетъ такой ужъ человкъ, дюша мой.

— Николай Иванычъ! Поди-ка сюда… Покажись мн… Никакъ и ты тоже?.. — крикнула Глафира Семеновна мужу.

Тотъ шелъ впереди, обернулся къ ней и крикнулъ:

— Знаешь, Глаша, мы ужъ въ Азіи теперь! Попираемъ азіатскую землю. Вотъ сподобились мы съ тобой и въ Азіи побывать…

— А я не про Азію, а про выпивку. Ты пилъ на пароход съ Карапетомъ Аветычемъ?..

Николай Ивановичъ взглянулъ на армянина и отвчалъ:

— Боже избави! Зачмъ-же я пить буду? Вотъ разв здсь въ Азіи дозволишь потомъ за завтракомъ рюмочку — другую выпить, потому быть въ Азіи и не выпить азіатскаго какъ будто…

— Пилъ… Я по лицу вижу, что пилъ, перебила, его жена, — Вонъ ужъ лвый глазъ у тебя перекосило и языкъ началъ заплетаться.

— Увряю тебя, душечка… Съ какой-же стати? запирался Николай Ивановичъ. — но давай наблюдать Азію. Богъ знаетъ, придется-ли еще когда нибудь въ жизни побывать въ ней. — Карапетъ, отчего это на здшнихъ домахъ трубъ нтъ? проговорилъ онъ, указывая выкрашенные въ красную, голубую и желтую краску маленькіе домики съ плоскими крышами, ютящіеся одинъ надъ другимъ террасами.

— Оттого, дюша мой, что здсь никогда печка не топятъ, — отвчалъ армянинъ. — Да и нтъ здсь печки.

— Ахъ, вы безобразники, безобразники! — вздыхала Глафира Семеновна, не слушая разговора мужа и Карапета. — Успли напиться.

— То-есть какъ это печки не топятъ? — продолжалъ Николай Ивановичъ. — А какъ-же для обда-то варятъ и жарятъ?

— О, дюша мой, для кухня есть печка, а изъ печка эта выходитъ маленьки желзнаго труба черезъ стна. — Но турецкаго люди здсь такаго публика, что они любятъ варить и жарить всякаго кушанье на двор. Сдлаетъ огонь на двор и жаритъ, и варитъ.

— Глаша! Слышишь? Вотъ хозяйство-то! окликнулъ Глафиру Семеновну мужъ.

Но та угрюмо поднималась по заваленному тюками, мшками и ящиками нагорному берегу и ничего не отвчала, разстроенная, что мужъ ухитрился надуть ее и выпить на пароход.