В гостях у турок

— Вотъ нахалъ-то! А это лучше, что-ли, что вы армянокъ дернули? Но я видла, что и Николай… И при этомъ какіе взгляды!

— Другъ мой, Глашенька, ты ошиблась, котеночекъ… — миндально скосивъ глаза на жену, проговорилъ Николай Ивановичъ и при этомъ взялъ ее за локоть и тронулъ за талію.

— Прочь! Чего лзешь! Ты забываешь, что ты на улиц! взвизгнула Глафира Семеновна и сбила у мужа зонтикомъ шапку.

Проходившій мимо турокъ въ куртк и феск, видвшій эту сцену, остановился и сказалъ что-то по-турецки. Карапетъ откликнулся ему тоже по-турецки и сказалъ Глафир Семеновн:

— Вотъ турецкаго мусью говоритъ, барыня, что ты отъ мужа учена мало.

— О, я и турецкому мусь феску сшибу, пусть только тронетъ меня!

Переругиваясь такимъ образомъ, компанія подошла къ пристани. Пароходъ еще не подходилъ. На пароходной пристани было много ожидающаго народа, и Глафира Семеновна присмирла. Мужъ и армянинъ покуривали папироски. Армянинъ подмигнулъ Николаю Ивановичу и шепнулъ:

— Теперь самаго лучшаго, эфендимъ — турецки мастики выпить и съ кислы маринадъ изъ морковки закусить.

— Выпьемъ. Дай срокъ на пароходъ ссть… — тихо отвчалъ Николай Ивановичъ.

Но вотъ показался пароходъ, плывущій отъ европейскаго берега, и публика засуетилась. Среди ожидающихъ пароходъ закутанныхъ турчанокъ у одной изъ нихъ былъ завернутъ въ пестрый бумажный платокъ довольно объемистый камень. Обстоятельство это не уклонилось отъ наблюденія Карапета, онъ подошелъ съ Глафир Семеновн и, указывая на камень, сказалъ ей:

— Знаешь, дюша мой, мадамъ, какое дйствіе этого камень иметъ?

Все еще злившаяся Глафира Семеновна покосилась на камень и ничего не отвтила. Карапетъ продолжалъ:

— Этого камень ей шейхъ отъ дервишъ далъ. Этого камень святой. У этого турчанки теперь дтей нтъ, а черезъ камень будетъ. Этого камень изъ Мекка.

Глафира Семеновна отвернулась, опять не проронивъ ни слова.

Пароходъ присталъ къ пристани, и публика хлынула на него. Еще дв-три минуты и онъ отвалилъ отъ берега, направляясь къ Черному морю. Николай Ивановичъ въ сопровожденіи супруги и Карапета поднялись на верхнюю палубу и стояли на ней, смотря на удаляющееся отъ нихъ живописное мстечко. Погода была тихая, ясная.

— Прощай, Скутари! — воскликнулъ Николай Ивановичъ нетвердымъ языкомъ, снялъ съ головы шапку и махнулъ ей.

— Тьфу! Пьяное мсто! — плюнула жена и отвернулась.

— Прощай, матушка Азія! — повторилъ свой возгласъ мужъ и опять махнулъ шапкой.

— Не кланяйся, дюша мой, эфендимъ. Еще пять, шесть разъ будемъ сегодня къ Азіятскій берегъ подходить, остановилъ его Карапетъ.

— Какъ такъ? — удивился тотъ.

— Пока до Чернаго моря додемъ, пять, шесть пристани на Европейскаго берегъ есть, да пять, шесть на Азіятскаго. Много разъ, дюша мой, съ своя Азія увидишься:

Глафира Семеновна прислушивалась къ ихъ разговору, но не поняла, въ чемъ дло. Она думала, что она детъ въ Константинополь, и видла, что пароходъ направляется къ европейскому берегу.

И вотъ пароходъ присталъ уже къ пристани европейскаго берега.

— Слава Богу! Наконецъ-то вернулись въ Константиноноль, — говорила Глафира Семеновна и начала спускаться съ верхней палубы, прибавляя:- И ужъ сегодня я изъ квартиры ни ногой. Буду укладываться, чтобы завтра ухать было можно.

— Глаша! Глаша! Постой! — остановилъ ее мужъ. — Это не Константинополь, а другая пристань.

— Какъ другая пристань? — вскинула она на мужа удивленные глаза.

— Это пристань Ортакей, мадамъ-сударыня, — досказалъ ей армянинъ. — Вонъ по-французскому вмст съ турецкимъ и написано на пристани, что Ортакей, — прибавилъ онъ. — Тутъ жиды живутъ.

— Но на кой-же шутъ намъ Ортакей, если мы похали въ Константинополь!

— Глаша, Глаша! Вдь мы не въ Константиноноль похали, — сказалъ Николай Ивановичь. — Выходя давеча изъ дома, мы условились, что посл Скутари по Босфору до Чернаго моря прокатимся, — вотъ мы теперь къ Черному морю и демъ. Къ нашему русскому Черному морю! У насъ и билеты такъ взяты.

— А, такъ ты такъ-то? Но вдь я сказала, чтобы въ Констан…

— Но вдь по Босфору-то ты, все равно, общалась, — вотъ мы и взяли билеты по Босфору до Чернаго моря и обратно. А ужъ Константинополь теперь позади.

— Хорошо, хорошо, коли такъ! Я теб покажу! — еле выговорила Глафира Семеновна, слезливо заморгала глазами и опустила на лицо вуаль.

ХСІІ

Пароходъ направлялся опять къ Азіатскому берегу и, приблизясь къ нему, шелъ вблизи отъ него, такъ что съ палубы было можно разсмотрть не только пестрыя постройки турецкихъ деревушекъ, расположенныхъ на берегу, но даже и турецкихъ деревенскихъ женщинъ, развшивающихъ на веревк для просушки пеленки и одяла своихъ ребятишекъ. Эти деревенскія турчанки были вовсе безъ вуалей и, попирая законъ Магомета, смотрли во вс глаза на прозжавшихъ на пароход мужчинъ, показывали имъ свои лица и даже улыбались.

— Глаша! Смотри, турецкія бабы съ открытыми лицами, указалъ Николай Ивановичъ жен на женщинъ.

— Можешь обниматься самъ съ ними, пьяница, а я не намрена, — отрзала Глафира Семеновна слезливымъ голосомъ и не обернулась.

— Охъ, ревность! Сказала тоже… Да какъ я съ ними съ парохода-то обнимусь?