В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

– Ах, шут гороховый! – воскликнул Николай Иванович. – Мы ему про русский самовар, а он нам про русскую икру. И здесь, в Турции, полированные французы не знают, что такое русский самовар. Грабить русских умеют, а про самовар не имеют понятия. Апорте те компле, пян блян, бутерброд. Алле! – махнул он рукой слуге.

Слуга сделал поклон и удалился.

Чаепитие по-английски не состоялось

В комнату начали вносить багаж. Багаж вносили турки в фесках. Костюмы их были смесь европейского с турецким. Двое были в турецких куртках, один в короткой парусинной рубахе, перетянутой ремнем, один в жилете с нашитой на спине кожей и все в европейских панталонах. Входя в комнату, они приветствовали супругов Ивановых по-турецки, произнося «селям алейкюм», размещали принесенные вещи и кланялись, прикладывая ладонь руки ко лбу, около фески.

Николай Иванович, знавший из книжки «Переводчик с русского языка на турецкий» несколько турецких слов, отвечал на их поклоны словом «шюкюр», то есть «спасибо».

– Странное дело, – сказал он жене. – У меня в книжке есть даже фраза турецкая – «поставь самовар», а в гостинице не имеют никакого понятия о самоваре.

– Да ведь это европейская гостиница, – отвечала Глафира Семеновна.

– Только вот ты всего боишься, а напрасно мы не остановились в какой-нибудь турецкой гостинице. Ведь уж всякие-то европейские-то гостиницы мы видели и перевидели.

– Ну вот… Выдумывай еще что-нибудь! Тогда бы я ничего не пила и не ела.

– Баранину, пилав всегда можно есть.

– Как же! А что они в пилав-то мешают?

Николаю Ивановичу пришло в голову попрактиковаться в турецком языке, проверить, будут ли понимать его турецкие фразы из книжки, и он остановил одного турка, принесшего сундук, седого старика на жиденьких ногах и с необычайно большим носом. Затем открыл книгу и спросил:

– Мюслюман мы сын, я хрыстман?

– Мюслюман, эфендим, – отвечал турок, оживляясь, и улыбнулся.

– Понял, – радостно обратился Николай Иванович. – Я спросил его – мусульманин он или христианин, и он ответил, что мусульманин. Попробую спросить насчет самовара. Самовар – кайнат. Кайнат есть у вас? Кайнат рус? – спросил он опять турка.

– А! Кайнат! Нок[57], – покачал тот отрицательно головой.

– И насчет самовара понял. Спрошу его – говорит ли он по-немецки… У меня в книжке есть эта фраза… Нэмча лякырды эдермасиниз?

– Нок, эфенди.

– И это понял! Глафира Семеновна! А ведь дело-то идет на лад. Кажется, я и без проводника буду в состоянии объясняться по-турецки.

– Да брось, пожалуйста… Ну что ты как маленький… Отпусти его… Мне надо переодеваться, – раздраженно проговорила Глафира Семеновна.

– А вот попрошу у него спичек. Поймет, тогда и конец. Кибрит? Есть кибрит? – задал турку еще вопрос Николай Иванович и достал папироску.

Турок подбежал к столу, на котором стояли спички, чиркнул одну из них о спичечницу и поднес ему огня.

– Шюкюр, – поблагодарил его Николай Иванович, закурив папироску, сунул ему в руку монету в два пиастра и махнул рукой, чтобы он уходил, Получив неожиданный бакшиш, турок просиял, забормотал что-то по-турецки, стал прикладывать ладони к сердцу и задом вышел из комнаты.

– Какой забавный старик! – сказал ему вслед Николай Иванович и прибавил: – Ну, теперь я вижу, что с этой книжкой турки будут меня понимать.

Супруги стали изучать комнату. Две кровати были на венский манер, железные, с простеганным пуховиком-одеялом, и все это, вместе с подушками, было прикрыто простым турецким ковром. Мебель была также венская, гнутого дерева, но с мягкими сиденьями. Комната была с балконом. Супруги вышли на балкон. Балкон выходил в какой-то запущенный сад, обнесенный решеткой, за которой шла улица, и по ней тащился вагон конно-железной дороги. Влево виднелась голубая полоска воды Золотого Рога. В саду бродили и лежали сотни собак, приютившись под кипарисовыми деревьями. Тут были и старые ободранные псы, угрюмо смотрящие на веселых подростков- щенков, затеявших веселую игру друг с другом, были и матери с маленькими щенками, лежащие в выкопанных ямах. Все собаки были одной породы, несколько смахивающей на наших северных лаек, но менее их пушистые и с менее стоячими ушами и все одной масти – желтобурые.

– Несчастные… – проговорила Глафира Семеновна мужу. – Ведь, поди, голодные… И смотри, сколько из них хромает! А вон и совсем собака без ноги. Только на трех ногах… В особенности вот тех, которые со щенками, жалко. Надо будет их покормить. У меня осталось немного хлеба и колбасы… Есть сыр засохший.

Она сходила в комнату, вынесла оттуда дорожную корзинку и начала из нее выкидывать в сад все съестное.

Собаки всполошились и бросились хватать брошенные куски. Хватали и тащили прочь. Но вот на один кусок бросилось несколько собак, и началась свалка. Писк, визг, грызня… Сильные одолели слабых, завладели кусками, а слабые, хромая от только что нанесенных повреждений в драке, стали отходить от них.

В дверь стучали. Глафира Семеновна услыхала стук с балкона, вошла в комнату и крикнула: «Антрэ!»