В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Но тут из-за кулис показались старик граф и графиня в бархатной амазонке с хлыстиком. Графиню изображала молодая красивая гречанка с крупным носом, а графа маленький, седенький, тщедушный грек, вышедший на сцену даже и незагримированный. Он был в чечунчовой[68] парочке, белом жилете, для чего-то с настоящим орденом на шее и в серой шляпе-цилиндре и с зонтиком. Вышел он на сцену, ломаясь до невозможности, и строил гримасы. В задних рядах публика захохотала. Он заговорил с графиней и, должно быть, отпускал какие-нибудь турецкие остроты, потому что хохот усиливался. Графиня отвечала ему вяло. Она оробела, смотрела в пол и не знала, куда деть руки.

– Эта дама совсем по-турецкого говорят не умеет, – аттестовал ее Нюренберг супругам.

– По-моему, она и ходить по сцене не умеет, – отвечал Николай Иванович.

Граф подошел к рампе. Капельмейстер махнул смычком, и оркестр заиграл рефрен. Граф остановил музыку и сказал что-то капельмейстеру по-турецки, зрители засмеялись. Но вот он выставил ногу вперед, заложил руку за борт жилета и, откинув голову назад, говорком запел под музыку. Фигура его была очень комична, но старческий голос сипел, хрипел даже и при исполнении куплета говорком. Но вот куплету конец, его надо закончить долгой высокой нотой, и граф зажмурился и открыл беззвучно рот, давая протянуть ноту только скрипкам. Затем, когда оркестр кончил, он снял с головы шляпу, махнул ею в воздухе и с улыбкой сказал публике по-французски:

– С голосом всякий споет, а вот попробуй спеть без голоса.

Ему зааплодировали. В особенности аплодировали и смеялись в ложе турок с француженкой.

– Ну, довольно… Домой… Достаточно насмотрелись на безобразие… – сказала Глафира Семеновна, поднимаясь с кресла.

– Да, в глухой провинции у нас лучше играют, – отвечал Николай Иванович, следуя за женой, направляющейся к выходу. – И это лучший театр в Константинополе! – прибавил он, покачав головой.

Нюренберг проводил их до гостиницы и спросил Николая Ивановича:

– В которого часу прикажете завтра явиться мне к вам, эфендим? Завтра мы поедем мечети смотреть.

– Рано не являйтесь. Нам надо поспать. Приходите так часов в десять… Да нам нужно подсчитаться, чтобы знать, сколько вы истратили.

– Завтра, завтра, эфендим. Завтра я вам представлю самого подробного счет. О, Адольф Нюренберг честный человек и не возьмет с вас ни одного копейки лишнего. Покойного ночи! – раскланялся Нюренберг.

Люди просто хотят чаю

Когда супруги звонили у подъемной машины, они увидали, что в салоне танцевали под рояль. Англичане были по-прежнему во фраках и белых галстуках, но уже с сильно раскрасневшимися лицами и с растрепанными прическами. Англичанин, знакомый им по вагону, завидя их в отворенную дверь салона, подошел к ним. Лицо его было совсем малиновое. От него так и несло вином. Он вынул из кармана бережно завернутый в бумагу портрет-миниатюру, писанный на слоновой кости, и показал им.

– Кескесе? – спросил его Николай Иванович.

– Une miniature de XVII siècle… – отвечал он и продолжал ломаным французским языком: – Шестьдесят пять франков… Редкая вещь… Мне давеча после обеда один еврей сюда принес. Это портрет кардинала.

– Всякую дрянь скупает. Вот дурак-то! – пробормотала по-русски Глафира Семеновна и вошла в вагон машины.

Свисток – и супруги начали подниматься.

В коридоре их встретила опереточная горничная, вошла с ними в номер и стала помогать Глафире Семеновне раздеваться. Она уже приготовила ей туфли и кретоновый капот, который лежал на постели. Глафира Семеновна отклонила ее услуги и сказала ей, чтобы она пошла и велела приготовить им чаю.

– Как? Так поздно чай? Разве мадам больна? – удивленно произнесла горничная по-французски.

– Вот осел-то в юбке! Мы пришли из театра, хотим пить, а она спрашивает, не больна ли я, что прошу подать чаю, – перевела по-русски Николаю Ивановичу жена.

Тот вспылил.

– Te… Te… Дю те… Чаю! Чтобы сейчас был здесь те! Te и боку де ло шо!.. – топнул он ногой и прибавил: – Вот эфиопы-то!

Горничная скрылась, но вслед за ней явился лакей с бакенбардами в виде рыбьих плавательных перьев и объявил, что теперь чаю подать нельзя, так как кухня и все люди заняты приготовлением ужина по случаю суаредансам, а если мадам и монсье желают ужинать, то в двенадцать часов можно получить ужин из четырех блюд за пять франков.

– Вон! – закричал на лакея взбешенный Николай Иванович, когда Глафира Семеновна перевела ему французскую речь. – Ведь это черт знает что такое! Люди просят чаю, а они предлагают ужин. Мерзавцы! Подлецы! И это лучший английский отель! Нет, завтра же вон из такого отеля! Переедем куда-нибудь в другой. Да и не могу я видеть эти фраки и натянутые лакейские морды! А горничная так словно балет танцует! Пируэты какие-то перед нами выделывает. Два раза сегодня чай требуем, и два раза почему-то его нельзя нам подать!

– Не горячись, не горячись! – остановила его жена. – Тебе это вредно. Сейчас я приготовлю чай… Хоть и трудно это, но приготовлю.

– Как ты приготовишь?