В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

– Целую ночь проклятые собаки не дали спать. Воют, лают, грызутся, – жаловалась она. – Уж светать начало, так я настоящим манером заснула. И удивительное дело: днем голоса не подают, а ночью целый собачий концерт устроили.

Началось умывание. Закипел опять на парикмахерской спиртовой лампочке металлический чайник. Супруги окончательно решили не требовать больше чаю из буфета гостиницы. Глафира Семеновна начала вынимать платье из сундука.

– Здесь совсем весна. Солнце так и палит. Надо по- весеннему одеться. Надену и кружевную шляпку с цветами, которую купила в Вене, – говорила она.

– А я останусь в своей барашковой скуфейке. Правду Нюренберг говорит, что она придает мне больше солидности при здешних фесках и французских шляпах котелком.

К одиннадцати часам супруги были уже одеты, выходили из своей комнаты и в коридоре столкнулись с Нюренбергом.

– А что ж вы мне счет-то, почтеннейший? – спросил его Николай Иванович.

– Поздно теперь, эфендим. Пора ехать мечети осматривать. Счет расходов я вам уже сегодня вечером представлю сразу за два дня, – отвечал Нюренберг. – А уж теперь позвольте мне на расходы два золотого монета. Теперь мы поедем в такого место, где везде бакшиш. Бакшиш направо, бакшиш налево.

– Берите… Только я боюсь, как бы нам не сбиться…

– О, все записано! Каждого вашего пиастр записан. Адольф Нюренберг честного человек и представит вам самого подробного счет.

Лишь только супруги спустились вниз на подъемной машине, как к ним подскочил прилизанный обер-кельнер с таблетками и с карандашом.

– Et déjeuner, monsieur?.. – обратился он к Николаю Ивановичу.

– Какой тут дежене, если мы едем мечети осматривать! – воскликнул тот по-русски. – Когда мы есть хотим, вы нам есть не даете, а когда нам некогда, с дежене лезете.

– А обед, монсье? В восемь часов у нас обед. Прикажете вас записать на сегодня? – догнал Николая Ивановича обер-кельнер уже у дверей.

– Нет-нет! И обеда вашего не надо! – замахал руками тот. – Керосиновым светом только, фраками да хорошей посудой кормите, а супу по полтарелке подаете, да рыбку величиною с корюшку. Я у вас и жить-то не хочу в гостинице, не только столоваться! Надоели вы мне хуже горькой редьки своими лощеными харями во фраках!

Обер-кельнер отскочил в недоумении. Супруги вышли к подъезду и стали садиться в экипаж, но к ним ринулся швейцар с развернутыми веером какими-то билетами и говорил по-французски:

– Сегодня, монсье, у нас в салоне в девять часов большой концерт…

Услыша слова «салон» и «гран концерт», Николай Иванович и на швейцара закричал:

– Пошел прочь! Какой тут концерт! Ну вас к лешему! Уж и без того заставляете постояльцев жить по нотам.

Экипаж помчался, а швейцар так и остался стоять с развернутыми веером билетами.

Спускались вниз по Большой улице Перы, по направлению к мосту, чтобы переехать в Стамбул, где, главным образом, замечательные мечети вместе со стариннейшей из них – Святой Софией – и сосредоточивались. Нюренберг, сидя на козлах, обернулся к супругам и сказал:

– Если я вам покажу прежде всего нашего знаменитого мечеть Ая-София, то вам остальные мечети будет неинтересно уж и смотреть. А потому посмотрим сначала Ени-Джами, или Валиде-Джами, как хотите ее называйте. Это тоже старинного и замечательного мечеть. Она будет сейчас, как только мы переедем Нового мост. Этого мечеть построила мать Магомета Четвертого в семнадцатого столетие. Я мог бы вам прочесть от этого мечеть целого ученого лекция, но зачем? Скажу только, что Ени-Джами почти копия с византийского стиль Ая-София. А с Ени- Джами есть опять хорошего копия мечеть Сулеймание. А с Сулеймание еще копия мечеть Мехмедие. В которого годы они построены и какого султаны их строили, вам говорить не надо?

– Нет-нет! Бог с ними! Ведь мы все равно забудем, – махнул рукой Николай Иванович.

– Так вот сейчас будет Ени-Джами. О, это замечательнаго постройка! Вся внутренность ее из пестрого персидского фаянсового изразцы. Ах, бог мой! Я и забыл сказать вам самого главного. Надели ли вы на себя ваши калоши? – воскликнул Нюренберг.

– А что? – спросила Глафира Семеновна. – Я в калошах.

– И очень хорошего дела сделали, мадам. Тогда вам не придется надевать старого скверного туфли, когда вы войдете в мечеть… В сапогах в мечеть входить нельзя. Нужно или снять своего сапоги, или надеть туфли, которые вам подадут. А так как вы в калошах, то вы снимете своего калоши, и это будет считаться, что вы сняли сапоги.

– А мне, стало быть, придется туфли надевать? – задал вопрос Николай Иванович. – Я без калош.

– Туфли, туфли. Соломенного туфли. А в них так неловко ходить, что вы будете на каждого шагу спотыкаться. Ах, зачем вы не надели калоши!

– Но ведь вы не предупредили меня.

– Да, я дурак, большого дурак. Впрочем, мы дадим турецкому попу бакшиш, и вы наденете туфли на вашего сапоги, – решил Нюренберг.

– Пожалуйста, Афанасий Иваныч, устройте. А вы сами-то в калошах?