«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников

Едва ли не главным аргументом советской критики против Луки были его рассказы о бесплатных больницах для алкоголиков. Обманывал ли он Актёра? Чтобы ответить на этот вопрос, Г. Н. Яковлев проделал большую архивную работу и выяснил, что были такие больницы в России! «Лука не мог назвать адресов, но он много бродил по Руси, много видел, о многом слышал и говорил обо всём в меру своей осведомлённости. И ведь не врал!» [94] А дальше Григорий Наумович со свойственной ему педантичностью перечисляет московские больницы, которые в то время бесплатно лечили неимущих, в том числе и от пьянства. «Выходит, что врал-то не Лука, а Сатин». И вот так, спокойно и основательно, опираясь на текст и многочисленные литературные, исторические, публицистические источники, Г. Н. Яковлев разбивает все обвинения в адрес Луки, справедливо утверждая, что «мнимые преступления и проступки Луки тенденциозно нанизываются на обвинительную нить». Он поддержал на пороге смерти Анну, вдохновил Ваську Пепла на поездку в Сибирь и честный труд, предотвратил одну попытку убийства Костылёва. А то, что сбежал после убийства и не стал свидетелем, так кто поверил бы беспаспортному бродяге и беглому каторжнику? И Ваську бы не спас, и сам в тюрьме оказался бы, – резонно замечает Г. Н. Яковлев. Так что никакой он не лжец и не безумец.

Методисты, чтобы доказать иллюзорность слов Луки, приводят стихи неназываемого в пьесе автора, которые читает Актёр. Г. Н. Яковлев обратился к первоисточнику – стихам Беранже в переводе Курочкина – и привёл финальные строфы, которые Горький цитировать не стал: «В Новый мир по безвестным дорогам плыл безумец навстречу мечте, и безумец висел на кресте, и безумца мы назвали Богом!» Ответ, достойный романтика-шестидесятника. Во-первых, уже потому, что Г. Н. Яковлев всем сердцем разделял мысль, утверждаемую в этих стихах. А во-вторых, потому, что находчиво предъявил последний, самый главный аргумент: кто теперь посмеет обвинять Луку?

Г. Н. Яковлев, как и другие представители его поколения, обладал чувством обострённой ответственности за судьбы страны. Вот почему ещё он так отстаивал «поэта и гражданина» Н. Некрасова. Ему были близки мысли и чувства Некрасова, который считал долгом каждого порядочного интеллигентного человека бороться с косностью и равнодушием в обществе и мучился, что трусость и стремление к комфорту побеждают. Г. Н. Яковлев цитировал в своей статье о Некрасове одно поистине удивительное стихотворение, написанное как будто кем-то из рефлексирующих шестидесятников в середине XX века.

Пришёл я к крайнему пределу…
Я добр, я честен; я служить
Не соглашусь дурному делу,
За добрым рад не есть, не пить.
Но иногда пройти сторонкой
В вопросе грозном и живом,
Но понижать мой голос звонкий
Перед влиятельным лицом —
Увы! вошло в мою натуру!..
Не от рожденья я таков,
Но я прошёл через цензуру
Незабываемых годов.
На всех, рождённых в двадцать пятом
Году и около того,
Отяготел жестокий фатум:
Не выйти нам из-под него.
Я не продам за деньги мненья,
Без крайней нужды не солгу…
Но

– гибнуть жертвой убежденьяЯ не могу… я не могу…

Так, благодаря классику середины 19 века, учитель-шестидесятник говорил с учениками о том, что волнует его поколение – о гражданской активности – и побуждал ребят задуматься о собственной жизненной позиции.

Г. Н. Яковлеву принадлежат и умные, выстраданные многолетним опытом учителя-практика мысли о новом образовательном стандарте по литературе. Он никогда не боялся высказывать своё мнение, мог быть довольно резким – в пределах своей неизменной доброжелательности и уважительности к чужому мнению. Кому, как не ему, чутко улавливающему настроения молодёжи, знать, как воспринимаются ими произведения школьной программы? Потому он выступал против изучения трудноусвояемой поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» и в 9-м, и в 10-м классах в полном объёме, отстаивая право учителя самому выбирать из неё важные эпизоды. «Так учитель сможет сохранить интерес к Некрасову и изгнать одолевающую слабосильных скуку».