«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников

Реабилитирует Г. Н. Яковлев и Луку, пресловутого «утешителя» из пьесы М. Горького «На дне». И опять – дотошная работа с текстом, внимательное прочтение. И что же? Десятилетиями затверженные схемы рушатся как карточный домик, а персонажи меняются местами. «Вредоносный» Пука оказывается милосерднее, мудрее, порядочнее «правильного» Сатина, которого возвеличивала советская критика и который на самом деле жестокий циник, ни во что не ставящий чужую жизнь. Это Сатин, а не Лука подталкивает к самоубийству Актёра – достаточно перечитать эпизод!

И это мысли Луки транслирует Сатин в своих знаменитых монологах о человеке. Почему прекрасные слова о правде и уважении к человеку Горький доверил убийце и пьянице? Так ведь больше было некому, говорит Г. Н. Яковлев, ссылаясь на признания самого Горького. А ведь в пьесе всё это написано! Да, Лука утешитель. Но, напоминает Григорий Наумович, Утешителем называл себя Иисус Христос. «Почему драгоценные человеческие качества – доброта, сочувствие, сострадание, стремление помочь людям, утешить их – стали мишенью многолетних нападок литературоведов и пропагандистов?»,[92] – вопрошает Г. Н. Яковлев. И сам же отвечает: потому что есть знаменитая цитата Горького о том, что Ленин, дескать, вычеркнул из жизни тип утешителя. Какая горькая и жгучая ирония в словах Г. Н.: «Что и говорить: Ленин не был утешителем; сколько замечательных людей он и его наследники «вычеркнули из жизни», провозгласив отказ от морали в политике».

Так неужели ласковое слово Луки хуже хамства и унижения, которым Сатин ежеминутно подвергает товарищей по ночлежке? Смотрите, говорит Г. Н., вот эпитеты, которыми Сатин щедро награждает соседей («скоты» и пр.) А вот мудрые, сострадательные слова Луки, в которых нет, подчёркивает Г. Н., ни лицемерия, ни унижающей жалости. И снова Г. Н. упорно повторяет свою мысль: «Неужели уж так вредна жалость? Равнодушие или жестокость лучше? «Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо!» – патетически возглашает Сатин. Да кто же, если не Лука, единственный в ночлежке, по-настоящему уважает униженных и оскорблённых не им людей? Он не раз напоминает: «Всякого человека уважать надо» – и поступает соответственно. Не жалеть, не утешать, держать в ежовых рукавицах – это по-сталински, по-ежовски.

А хорошая поэтесса Юлия Друнина пожаловалась в стихотворении: «Кто б меня, унизив, пожалел…» Пожалел бы – может, и не покончила бы самоубийством мужественная женщина, прошедшая войну».[93] Как сильно и здорово, как по-человечески: не отвлечённые разговоры, а конкретный пример из жизни. Это стиль Яковлева-педагога: неожиданный, хлёсткий, цепляющий душу пример – и ты задумываешься.

В приведённой цитате сразу два знака, говорящие о шестидесятничестве Г. Н. Яковлева. Про Сталина – естественно, ведь юность Григория Наумовича пришлась на культ личности и его развенчание. И про замечательную поэтессу-фронтовичку Ю. Друнину. Особое пристрастие к поэзии – это черта поколения шестидесятников. Так же как активное включение в общественную и политическую жизнь – шестидесятники никогда не остаются в стороне от событий.

И снова – о Луке. Обманывал ли он Анну, суля ей рай? Нет, ведь сам был верующим. «Признать это (слова Луки – Н. Б.) ложью – значит признать ложным религиозное мировоззрение», – говорит Г. Н. Яковлев. А отношение Григория Наумовича к религии – это отдельная тема. Как и большинство людей его поколения, он воспитан в атеизме, но «вечными» вопросами задавался всегда – а как иначе думающему человеку, да ещё учителю? Скажу лишь, что Г. Н. Яковлев одним из первых в конце 80-х предложил ввести Библию в школьную программу…