В Иродовой Бездне. Книга 3

На вторую ночь повторилось то же самое. На третью разъяренные воры ночью запустили через загородку, как бомбу, горящую керосиновую лампу. К счастью, она, упав, потухла, а разлившийся керосин не вспыхнул. Урки рассчитывали, что во время пожара они растащат все медикаменты. Все они очень любили кофеин, снотворное и без конца умоляли лекпома дать им хотя бы порошочек. Он, конечно, иногда потихоньку давал некоторым главным ворам — паханам (пожилой вор, который руководит другими), а они усмиряли других, чтобы лекпома не только не обидели, но и не порезали.

Конвоир, ходивший горами, вернулся и сообщил, что высшее начальство предложило этой же тропой послать бригаду заключенных под конвоем за хлебом, чтобы они доставили его колонне. Местное начальство долго выбирало людей, кого послать. Надо было выбрать наиболее надежных, то есть таких, которые не сделали бы побег, идя среди леса, и в то же время добросовестно доставили хлеб. Отобрали в большинстве самых пожилых. Лекпом рекомендовал своего санитара, как совершенно надежного человека. Из беседы с Левой он узнал, что Лева верующий и сидит за веру и, как объяснил ему Лева, стремится жить по Евангелию: не красть, не убивать, никого не обижать, делать только добро, а сверх того не ругаться, не курить и не пить спиртного. Все это показалось лекпому странным, но он смело рекомендовал начальству Леву, как самого надежного человека. Среди отобранных было несколько старых узбеков, которые попали в эту несчастную колонну, видимо, потому, что и в неволе чувствовали себя совершенно свободными, и как только наступал час их молитвы, тут для них не существовала никакая поверка, никакие оклики: становись, стройся! Они стелили свои тряпицы на нары или на землю и всецело предавались молитве Аллаху, и все окружающее для них переставало существовать. Конечно, это вызывало негодование властей, и их запекли в эту колонну вместе с ворами и рецидивистами.

Итак, Лева вместе с другими очутился в особом отряде, в задачу которого входило — доставить в колонну хлеб. Долго пробирались горами, устали. Добрались до той колонны, откуда должны были получать хлеб. Конвой предлагал взять и продукты, но заключенные не в силах были нести крупы, муку, а взяли лишь мешки с хлебом. Лева никогда не забудет эти круглые большие буханки ржаного душистого хлеба. Этот хлеб поступил только что из пекарни и так привлекал к себе. Погрузили в мешки, каждый мешок взвесили, завязали. Пришедшие за хлебом заключенные просили, чтобы им дали поесть, но им сказали, что как только они доставят хлеб по назначению, так получат и положенное за работу. Отошли немного, остановились в лесу на поляне. И вот — один развязал мешок, другой развязал мешок; отламывали кусочки хлеба и ели. Ни начальник конвоя, ни конвоиры не обращали на это внимания. То ли это дело их не касалось, то ли у них все-таки человеческие сердца, в которых теплилось сострадание, но только они молчали, видя, как заключенные ели хлеб.

Один только заключенный не развязал своего мешка. Он не взял также кусок, протянутый ему соседом, который отломил ему от хлеба из своего мешка. Это был Лева.

— Бери, не бойся, — говорил ему сосед. — Ведь этот хлеб, что мы съедим, просто сактируют и спишут, а нам ничего не будет. Мы ведь голодные.

— Это нечестно, — сказал Лева.

— Брось ты честность, — ответил сосед. — Нельзя идти по воде и не намокнуть.

— Ведь хлеб выдан из расчета количества людей у нас, — сказал Лева, — и если мы едим, то едим чужую пайку.

К вечеру они подошли к своей колонне. Лева страшно устал, он едва волочил ноги и с трудом держал мешок с хлебом. К нему подошел старый высокий узбек, положил на его плечо руку и громко, обращаясь ко всем, сказал:

— Это человек!

Больше узбек ничего не сказал, но эти слова старика были лучшей наградой Леве за его страдания…

Всем выдали большие пайки хлеба, как потрудившимся на переноске мешков. Не будем описывать, с каким аппетитом ел Лева этот хлеб. Всякий, кто переживал голод, поймет это, а кто не переживал, тот и при подробном описании не поймет. «Сытый голодного не разумеет», — говорит пословица.

Вечером лекпом сказал Леве приятную новость: начальство разрешило завтра перевести амбулаторию в сушилку. Это была небольшая бревенчатая постройка, расположенная вдали от бараков у зоны. Лекпом и Лева быстро упаковали все в ящики, а сами легли на них.

Урки, видя в щели в загородке, что все убрано, не атаковали их в эту ночь, и они оба проспали спокойно.

На следующий день Лева особенно благодарил Всевышнего, что все устраивается к лучшему. Им дали подсобных рабочих, пилы, топоры, доски. Они прорезали в сушилке окно, установили шкафы, топчан для приема, а часть помещения отгородили досками, чтобы там помещаться самим. Это был просто один топчан и большая полка над ним, отгороженные досками. Топчан был предназначен для лекпома, а на полке мог спать Лева.