В Иродовой Бездне. Книга 3

Вечером провели прием. Лева чувствовал себя очень усталым, лекпом уселся у стола, освещенного керосиновой лампой, составлять списки больных. Лева забрался на свою полку, помолился и быстро заснул. Но так же быстро, как он уснул, внезапно проснулся. Ему послышалось, что кто-то шевелится в амбулатории, молнией мелькнула мысль: перелезли, грабят амбулаторию (он совсем забыл, что находится в новом помещении). Лева стрелой спрыгнул с полки, бросился с криком: «Держи, держи, лови!» — схватил лекпома, как грабителя.

— Что ты, с ума сошел! Право, с ума сошел! — воскликнул испуганный лекпом.

Лева словно очнулся.

— А я подумал, мы в старой амбулатории и нас грабят, — сказал он, виновато улыбаясь.

— Это все от переутомления, нервы не выдерживают, — заметил лекпом. — Айда спать, я тоже устал.

Он потушил лампу, и они спокойно уснули в своем убежище, бывшей сушилке.

Дела налаживались. Доставили крупу, масло, появился горячий приварок. Люди стали питаться нормально. Кухню возглавлял старый вор Миша. Это был худощавый, очень нервный человек с седеющей бородой. Он сам лично наливал каждому в миску его порцию, и если кто-нибудь пытался «закосить» лишнюю порцию, он прямо бил его черпаком по голове. Мелкие воры его боялись, а старые «паханы» с ним дружили.

Приехала комиссия высшего начальства. Они осмотрели все, сделали свои заключения, вошли в амбулаторию.

— Вот мы были на трассе, — сказал один из них, — и заметили, что, как нигде, ваши люди едят много зеленой травы.

— Это они инстинктивно чувствуют, что там витамины, — сказал лекпом.

Лева ничего не сказал, а про себя подумал: «С голоду это все, люди поистощали и никак не могут досыта насытиться».

Был пасмурный день, что весною бывает редко, но в сущности весна уже кончалась, начиналось лето. Но для Левы этот день был необыкновенно солнечным. Солнечным не потому, что приехала агитбригада, заключенные артисты и музыканты, да не подумает кто-либо, что Леву не интересовали постановки, пение артистов, игра музыкантов. Лева любил искусство, но искусство мира ему не по душе. Причина подобного солнечного настроения Левы сводилась к тому, что среди музыкантов был молодой скрипач, молодой мужчина с каким-то светлым, ясным взглядом темных глаз. Он пришел в амбулаторию, посмотрел на Леву и спросил:

— Вы Смирнский?

— Да.

— Идемте, мне нужно поговорить с вами.

Они вышли. Лева слышал уже о составе прибывшей агитбригады, слышал также и об этом скрипаче. Говорили, что он арестован в Москве и является известным скрипачом Большого театра.

Они пошли тс задней стороне бараков. Остановились. Незнакомец улыбнулся, и в этой улыбке Лева почувствовал что-то родное, необыкновенно близкое. Сердце его радостно и тревожно забилось: что он скажет?

— Я брат ваш Жора! — и он бросился целовать Леву. Из глаз Левы полились слезы. Так давно он не видел ни близких, ни родных по вере. И вот теперь встретились.

— Как вы узнали обо мне? — спросил Лева.

— Когда нас привезли этапом из Москвы, — сказал Жора, — а с нами приехала сестра Шалье и другие, — мы молились, чтобы Господь устроил нас к славе Своей. Сестра Шалье устроилась в бухгалтерии по специальности, а мне предложили работать в агитбригаде. Я долго колебался, как быть; ведь, скажу вам, дорогой брат, моя специальность — скрипач, я работал в Большом театре Москвы, но душа моя была не в театре, и когда туда приходили верующие, например, на «Кармен», я всегда спрашивал их: «Зачем вы пришли сюда?» И вот, попав в заключение вместе с другими нашими верующими, я думал, что освобожусь от всяких светских мелодий и постановок. Но когда мне сказали, что агитбригада будет посещать все строительство, все колонны, я подумал, что этим путем я буду посещать везде братьев, и это будет служение Господу.

— Да, это так! — воскликнул Лева. — Вас сам Господь сюда прислал. Я так истосковался по родным…

— А нашел я вас так, — сказал Жора. — Мне Петя Фомин сказал, что оставили вас, чтобы устроить в госпитале. Там вас не оказалось, и вот я искал по спискам и нашел, что вас отправили сюда.

Лева как-то сразу полюбил брата и расположился к нему.

— Не будем называть друг друга на «вы», — предложил Лева. — Наше обычное «ты» как-то роднее, ближе.

— Да, да, — согласился Жора и обнял Леву. — Давайте присядем здесь на бревне, пока есть время.

Братья сели, и в тихой беседе эти впервые встретившиеся люди говорили друг с другом близко, сердечно, с полуслова понимая друг друга. Только кровь Христа, только родство по Евангелию делает людей истинно родными, настоящими братьями.

Жора рассказал о переживаниях в Москве, о полном разрушении Союза баптистов, о том, что и тех, кто бодрствует, стоит в вере, выслеживают и арестовывают.

Лева рассказывал о своих переживаниях, о тех арестах, которые произошли в Самаре.

— Да, я перед арестом имел точные сведения, — сказал Жора, — что по всей нашей стране льются слезы матерей, жен, детей, отцы которых находятся за слово Божие в тюрьмах. После убийства Кирова всюду, в каждом городе или селе, где были бодрствующие верующие, они были взяты, арестованы.