В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

Обычно мы воспринимаем все эти чудеса как должное, но, когда привычный ход вещей нарушается, это открывает нам механизмы работы обыденного опыта. Мерло-Понти читал тематические исследования в этой области, в частности, на примере человека по имени Иоганн Шнайдер, который после черепно-мозговой травмы не мог почувствовать, в каком положении находятся его конечности или где вы прикасаетесь к нему, если кладете руку на его руку. Другие исследования касались «фантомных» ощущений ампутированных конечностей — покалывания, боли или простого ощущения руки или ноги там, где ее уже нет. В более позднее время такие ощущения удалось устранить с помощью других органов чувств: если ампутированный «двигает» своей фантомной конечностью, наблюдая в зеркале отражение соответствующей реальной конечности с другой стороны, это может помочь избавиться от иллюзии. Оливер Сакс, который в книге «Нога как точка опоры» описал собственное расстройство проприоцепции ноги после травмы, пробовал использовать видео-очки и искусственные резиновые руки, чтобы создать ощущение, что у него есть третья рука или даже что он находится в другом конце комнаты. Эксперименты были забавными, травма ноги — нет: Сакс почувствовал огромное облегчение, когда к нему вернулась нормальная проприоцепция и он вновь обрел свое целое, правильное тело. Это было похоже на возвращение его полного «я», которое было вынуждено довольствоваться «я», которое отчасти было просто абстрактным, или декартовым. Его воплощенное «я» по Мерло-Понти было «им» в гораздо более полной мере.

Другим фактором, по мнению Мерло-Понти, является наша социальная жизнь: мы не можем выживать без других или можем недолго, и особенно нуждаемся в этом в раннем возрасте. Это делает солипсистские рассуждения о реальности других нелепыми; мы никогда не смогли бы заниматься такими рассуждениями, не будь мы уже сформированы ими. Как мог бы сказать Декарт (но не сказал): «Я мыслю, следовательно, другие существуют». Мы растем, когда люди играют с нами, указывают на вещи, говорят, слушают и приучают нас читать эмоции и движения; именно так мы становимся способными, размышляющими, плавно интегрированными существами. Мерло-Понти был особенно заинтересован в том, как младенцы подражают окружающим их людям. Если вы игриво притворитесь, что кусаете пальцы пятнадцатимесячного ребенка, писал он, то в ответ он сделает кусательные движения, зеркально отражая ваши. (Возможно, он пробовал это со своим ребенком: тот был примерно в этом возрасте, когда Мерло-Понти работал над «Феноменологией восприятия».)

В целом, Мерло-Понти считает, что человеческий опыт имеет смысл, только если мы откажемся от проверенной временем привычки философии начинать с одинокого, запечатанного, неподвижного взрослого «я», изолированного от своего тела и мира, которое затем собирают заново — добавляя каждый элемент, как одежду к кукле. Вместо этого, по его мнению, мы скользим от утробы матери к родовому каналу, к столь же близкому и полному погружению в мир. Это погружение продолжается до тех пор, пока мы живы, но время от времени мы развиваем и искусство частичного отстранения, когда хотим подумать или помечтать.

Для Мерло-Понти сознание никогда не может быть «ничто», радикально отделенным от бытия, как это предлагал Сартр в «Бытии и ничто». Он даже не рассматривает его как Хайдеггеров «просвет». В поисках собственной метафоры для описания того, как он видит сознание, он останавливается на довольно поэтичной: сознание, по его мнению, подобно «складке» в мире, как если бы кто-то скомкал кусок ткани, чтобы сделать маленькое гнездышко или углубление. Она остается на некоторое время, а затем разворачивается и разглаживается.

Есть что-то соблазнительное, даже эротическое, в этой идее моего сознательного «я» как импровизированного кармана в ткани мира. У меня все еще есть моя личная жизнь — моя комната для уединения. Но я — часть ткани мира, и я остаюсь сформированным из нее до тех пор, пока я здесь.

«Начиная отсюда, разработать философскую идею», — поспешно писал Мерло-Понти сам себе в более поздних заметках — ведь «Феноменология восприятия» была только началом его исследований. Он написал гораздо больше, включая незаконченную работу, позже опубликованную под названием «Видимое и невидимое»[73]. Он повторил там образ ткани в складках, но добавил и кое-что еще.