В когтях багряного зверя

Живой, но покалеченный Октавий обнаружился именно там, куда указали нам северяне. Они же помогли Сандаваргу (я, Малабонита и Гуго продолжали на всякий случай дежурить у баллестирад) вытащить иерарха из перевернутого бронеката. Вместе с ним оттуда же извлекли трех северян: шкипера и бортстрелков. Один стрелок, правда, свернул себе шею, но остальные выжили, хотя тоже получили травмы – к счастью для них, нетяжелые.

У Октавия, помимо ушибов, было вдобавок сломано предплечье. Не привыкший к страданиям и боли, важный церковный чин пребывал в шоке. Он все время стонал и бредил, умоляя пощадить его и не оставлять сиротами его маленьких детей и больную жену. Выпытывать из него сейчас что-либо было бесполезно. Поэтому нам пришлось сначала поднять его на «Гольфстрим», оказать ему врачебную помощь и дать немного отдохнуть.

А пока он набирался сил, мы разбирались с последствиями этой короткой войны, что была развязана не нами, но которую именно нам выпала участь закончить.

Забрав раненых и тело вожака, северяне покинули Корабельную Рощу так быстро, как только смогли. Но опасались они уже не нас, а мести хозяев, которым наше присутствие придало смелости и воинственности. Мы очутились в непростом положении. Потерявшие сегодня много единоверцев, раскольники загорелись жаждой отмщения. Вот только их благородный порыв шел уже вразрез с нашими планами. Нам хотелось, чтобы Шишка сотоварищи прежде всего позаботились о своих раненых и оказали последние почести павшим. Однако хозяева рвались в битву и звали нас с собой, слушать не желая о достигнутом с захватчиками перемирии. А также просили выдать им на суд иерарха Октавия. Что тоже было справедливо, но и это их требование мы не могли выполнить.

Мне стоило больших трудов удержать раскольников от нового кровопролития и убедить старосту в том, что потерявшие вожака северяне сполна получили по заслугам. На наше счастье, вскоре наступила ночь, а в темноте доселе мирным труженикам было за матерыми вояками не угнаться. Продолжая громко возмущаться и упрекать нас в излишнем милосердии к врагу, хозяева все-таки вернулись в крепость, где занялись более нужной и полезной работой. А мы смогли наконец-то перевести дух. Что ни говори, а отказ Шишки от мести стал для нас лучшей наградой. И она была ценнее всех благодарных слов, какие уже сказали и наверняка еще скажут нам раскольники.

После полуночи разразилась гроза, и я, Малабонита и Гуго не сомкнули глаз до рассвета. Клятвы клятвами, но идеальной ночи для захвата «Гольфстрима» скорбящими собратьями Кирка было не придумать. Тем более что израненный Убби не мог драться в полную силу, а до раскольников из-за грома и ливня было не докричаться. Однако все обошлось. Северяне не использовали свой шанс поквитаться за смерть домара и разжиться новым бронекатом, и к утру на размытой хамаде не осталось даже их следов.

Впрочем, кое в чем дождь оказался нам полезен. Стекающие в ров ручьи вымыли из песка обе пушки и ядра, что слетели с палубы буксира, когда он кувыркался по склону. Бросать такое оружие было нельзя, тем более что хозяева на него не претендовали; подобно столичным единоверцам, они считали пушки и порох порождениями Багряного Зверя и не желали даже прикасаться к ним. Зато от прочего оставшегося там добра, какое не унесли с собой северяне, раскольники не отказались. И с рассветом уже вовсю потрошили утробу буксира, попутно разрезая на части и его.

Погрузив трофеи на истребитель и забрав из буксирного трюма остатки неразмокшего пороха, мы собрались было отправиться обратно в столицу, а пленника допросить где-нибудь на полпути туда. Но, взглянув на крепость и копошащихся повсюду раскольников, я передумал и решил извлечь из нашего пребывания здесь кое-какую выгоду.

Выпустив мало-мальски оклемавшегося и начавшего возмущаться Октавия из трюма, я попросил его подняться на мостик. За тем, чтобы рассказать ему о том незавидном положении, в какое он угодил. И не только рассказать, но и показать. С мостика открывался отличный вид на побитые ядрами крепостные стены и выбитые ворота. Жаль, для полноты картины не хватало вчерашних трупов – их к этому часу уже убрали. Хотя и так было понятно, с каким удовольствием Шишка выместил бы свою злобу на первосвященнике Нуньесе. Или, на худой конец, на ком-нибудь из его приближенных. Например, иерархе Октавии.

– Понятия не имею, кто вы такой и что о себе возомнили! Да будет вам известно, что я – полномочный представитель!.. – вознегодовал иерарх, и не подумав садиться на предложенный ему вместо стула ящик. Однако пощечина, какую я ему залепил, вынудила его заткнуться, попятиться и все-таки плюхнуться задницей на подготовленное для него сидячее место.

– Да как вы смеете!.. – задохнулся он от гнева и попытался схватиться за ушибленную щеку сломанной рукой. После чего жалобно запричитал, вмиг забыв про щеку и взявшись баюкать перебинтованное и зажатое в шине предплечье: – Ай-ай-ай, да что же это творится! Да как же так! Да разве же это мыслимо!..