В когтях неведомого века

— Пойми ты, дурья голова. — Утомившийся от непривычно долгой речи, старик осушил (если можно так выразиться, находясь на дне реки) свою кружку и протянул ее русалу-виночерпию за новой порцией. Арталетову, разумеется, предложено не было — не по человечьим силенкам такой «первач». — Там, наверху, тебя ждет обычная пресная жизнь. Вернее, ее остаток. Сколько тебе стукнуло-то?..

— Ну, четвертый десяток, — не стал вдаваться в подробности Георгий: бог знает, что на уме у этой подводной нечисти, зачем же снабжать ее лишней информацией без особенной на то надобности.

— «Ну, ну…» — передразнил человека водяной и принялся загибать перепончатые пальцы. — Сколько тебе осталось-то? Лет тридцать? Самое большее — сорок…

— Сколько ни осталось — все мои.

— Ты не ерничай! — вскипел Блюкало. — Я ведь и без всяких уговоров тебя оставить могу! Русалы мне тоже нужны…

Помолчали, думая каждый о своем.

— А чего тогда уговариваете?

Водяной махнул рукой:

— Да без согласия-то никак… Мне ведь передать кому-то свой пост нужно, а это дело сугубо добровольное. Но простым русалом я тебя оформлю в два счета, оглянуться не успеешь!

— Ладно, ладно, давайте без повышенных тонов… А почему вы уверены, что я подойду на должность водяного? Пройду кастинг, так сказать. Какие требуются критерии, кроме того банального утверждения, что соискатель должен быть «свеженьким» утопленником?

— Чего-чего? — подозрительно сощурился Блюкало — чересчур уж мудрено говорил «гость», непонятно. — Ты сам-то хоть понял, что сказал?

Вздохнув, Жора принялся растолковывать дремучему авторитету смысл терминов, которые употребил.

— А-а! — наконец дошло до того. — Так бы и сказал, а то навертел, навертел — без поллитры не разберешься! Значит, так, — принялся снова загибать корявые зеленые пальцы Блюкало. — Во-первых, конечно, утопленник должен быть свежим — из лежалых даже русалы путевые не получаются, разве что лобасты[56]… Во-вторых, мне лично нужен русский — на французах этих, ерш им в глотку и во все остальные места, я уже обжегся… Ты ведь русский?

Георгий, припертый к стене, вынужден был признать очевидное.

— Во-во, — удовлетворенно подбоченился Порфирий и загнул третий палец: — А в-третьих…

— Стоп! — спохватился Жора, так и не донсдав. шись третьего условия. — Русский-то я русский, во не здешний… Вернее, не нынешний.

— Как это? — опешил водяной, застыв с двумя загнутыми пальцами. — Вчерашний, что ли? Или прошлогодний?..

— Нет. — Арталетов уже понял, что ухватился за нужную ниточку. — Скорее уж — завтрашний.

Водяной помотал головой, хлопнул полкружка отравы залпом и потребовал объяснений и доказательств. Конечно, и с первыми и со вторыми у Георгия был напряг, но он постарался…

— Что ж ты… — Сказать, что Блюкало выглядел разочарованным, значило ничего не сказать: он был убит, разгромлен, выбит из колеи. — Сразу не мог сказать, что ли?.. То-то я смотрю, ты на мои уговоры не поддаешься, а ведь я, не похвальбы ради, колоду гнилую уболтать могу. Дар у меня такой есть. Экстра… экера…

— Экстрасенсорный?

— Во-во! — обрадовался водяной. — Эксрасорный! Это мне один ученый утопленник объяснил. Я его было помощником своим назначил, милостями осыпал, а он, зараза тухлая, к республиканцам перекинулся, да еще и не один, а двух самых симпатичных русалок совратил…

— Совратил?

— Сманил в эту… эми… эгра…

— В эмиграцию?

— В ее проклятую! Но над завтрашними я, конечно, не власть…

Порфирий сокрушенно поскреб в обросшем ракушками затылке, подергал бороду, словно пробуя ее на прочность, и пробубнил, глядя в сторону:

— Иди уж…

Георгий не понял. Он-то собирался сражаться за свою жизнь, бороться до последнего вздоха (хотя, как он подметил, в легких была вода — ни одного пузырька не вырывалось изо рта при разговоре), а тут его просто так, на халяву, берут и отпускают…

— Я совсем свободен? — уточнил он осторожно. — Могу идти?

— Сказано же русским языком: иди на все четыре стороны! — рявкнул водяной, снова хватая свою кружку и надолго к ней присасываясь. — Проваливай!

Не веря обретенной свободе, Жора поднялся с колченогого полусгнившего стула, на котором сидел, и попятился к пролому в борту, заменяющему дверь. Вода снаружи уже была не черной, а темно-зеленой — видимо, недалек был рассвет.

— Постой, — буркнул Блюкало. — Дай провожу…

— Да я сам как-нибудь…

— Провожу, — нажал водяной. — А то не всплывешь ведь или как-нибудь не так всплывешь…

Путь наверх, ко все более светлевшему над головой, чуть сморщенному утренним ветерком зеркалу речной поверхности, неторопливый и плавный, занял несколько минут, хотя глубина, чувствовалось, была небольшой.

— Тут торопливость совсем ни к чему, — ворчливо пояснял водяной, заботливо придерживая Арталетова скользкой лапой за локоть. — Выскочишь пробкой на поверхность, а кровь твоя и вскипит разом, позакупорит там все…

— Кессонная болезнь! — догадался Жора, вспомнив кое-какие книжки из жизни водолазов, запоем прочитанные в детстве.