– Я руковожу проектом, – ответила она беспечно, словно весенний мотылек; порхнули в воздухе пальцы, охватывая деньги, людей, имеющиеся в ее распоряжении средства, мелочь, такая мелочь. – Жилой комплекс мой, я купила его у муниципалитета для перепродажи, и я продам, продам благодарным покупателям. Да, они будут благодарны – в стране жилищный кризис, вы не в курсе? На каждом этапе, на каждом шаге этого пути найдутся люди, готовые упасть на колени и возблагодарить меня за дальновидность, за похвальные замыслы; те, кому я дам работу; те, кто купит квартиру; фирмы, которые станут обслуживать новых жильцов; муниципалитет – за благоустройство района. Я… – Женщина помолчала, подыскивая слова, облизнула губы. – Я застройщик, и я горжусь этим званием. Строить, созидать – я делаю новое из старого, улучшаю его. Сейчас Лонгвью – паршивое-препаршивое старье; старые понятия, выложенные из старых кирпичей. Мы действуем во благо, я искренне в это верю, и, если ваш шеф, если
Он кивнул – медленно, слов не нашлось.
Непоколебимая улыбка посветлела и стала почти настоящей. Женщина отпустила плечо Чарли, достала портсигар, сунула в рот сигарету, вновь улыбнулась – сигарета дрогнула вверх-вниз – и, едва шевеля губами, добавила:
– У Патрика романтические представления. Он считает, что нужно уважать прошлое и силы природы. Я такими дурацкими мыслями не страдаю.
Серебряная зажигалка, вдох, тлеющий огонек на кончике сигареты.
Чарли молча смотрел на женщину.
– А если Агнес и Иеремия откажутся уйти?
Глаза ее стрельнули в сторону, на лице проступило недоверие.
– Вы что, издеваетесь? Тогда мы снесем дома вокруг них к черту. – Она быстро прокрутила в уме ситуацию, мысль засела в голове и пустила корни; женщина выхватила изо рта сигарету и стала размахивать ею перед лицом Чарли, подчеркивая каждый свой новый аргумент. – Вы в курсе, что они развернули целую кампанию? Не только они – все жильцы. Собрали пятьдесят три тысячи подписей под петицией в защиту домов, подали ее в муниципалитет, попытались добиться ее обсуждения в парламенте, притащили ее в местные газеты, заработали восемьдесят тысяч подписчиков в «Твиттере», подняли шумиху в «Фейсбуке»… И знаете, к чему это привело? Знаете, чем все обернулось в конце концов? Пшиком. Обычным пшиком, мать их. А почему? Да потому, что сделка проведена и обратной силы не имеет; бумаги подписаны, деньги уплачены. Таков закон. Так устроен мир, и никакое коллективное нытье ничего не изменит. Да, вот еще что. Они устроили нам антирекламу, да, и она нас задела, да, доставила нам неприятностей – на один день. Грязь прилипает ровно на день; может, чуть меньше. «Твиттер», «Фейсбук», телевидение, интернет-новости – вы в курсе, сколько времени сегодня держится на новостном сайте любая история, если только это не скандал со знаменитостями? Угадайте. Ну же, угадайте. Три часа. Вот как сильно нас задело. А потом мир сделал оборот, кто-то написал в «Твиттере» что-то новенькое, народ это пустил дальше, и пошло-поехало, и ничего не поменялось. Мир так устроен. Вот вам и власть народа. Хрень, а не власть.
Вестник Смерти молча посмотрел на лицо за двадцать тысяч фунтов и на костюм за десять тысяч, ощутил ногой прикосновение туфли за семьсот фунтов, и вестнику вдруг почудилась фигура за спиной женщины, этой сердитой женщины, чья улыбка напрочь пропала, а губы искривились, обнажив зубы, – почудилась фигура, наблюдавшая издалека, которая покачала головой и пошла прочь.
Чарли посмотрел женщине в глаза и понял, что сказать ему нечего.
(В большом торговом центре перед витриной магазина здорового питания стоит Голод и таращится на гигантские бочки протеиновых коктейлей, смотрит видеоролики из тренажерного зала, вновь переводит взгляд вниз, на пищевые добавки, и чувствует себя в затруднительном положении – она, всадник Апокалипсиса, не знает, что и думать…)
(На берегу Черного моря Война восклицает: «За здоровье!», чокается с капитаном боевого корабля и хихикает в ответ на смущенную капитанскую улыбку, а ветер полощет корабельные вымпелы.)
(В клинике южной Калифорнии Чума многозначительно кивает, обхватив подбородок ладонью, и говорит: «О, я знаю! Я
Возле нищего у колонны Нельсона опускается на корточки Смерть, кладет в шапку несколько монеток и задумчиво спрашивает:
– Вот скажи, изменился ли характер твоей работы с появлением бесконтактных кредитных карт?
Нищий вздрагивает и не отвечает, поскольку его пальто насквозь промочил дождь, и холод пробирает до костей, и никто с ним, попрошайкой, уже давным-давно не заговаривает.