Читаем В краю несметного блаженства полностью

– Господи, сними фуражку и расстегни куртку, а то, я смотрю, тебе дурно стало от жары и духоты.

– Свободный тоталитаризм, Свободный тоталитаризм! – скандировал надзорщик. – Пойду подышу свежим воздухом. И вправду голова разболелась. Садись на моё место, сиди и следи за пациенткой.

– И чего за ней вообще следить? Она лежит неподвижной мраморной статуей и глаз с меня не спускает. – Фуражка уже удалилась из отделения. Сидевший на стульчике разговаривал сам с собой. – Ну что ты смотришь на меня, заблудшая душонка? Ляг спать и восстанавливайся, живо! Может, прав мой приятель? Объелась свободы? Перенасытилась свободой? Кошмар. Давай, отворачивайся от меня, смотри в стену и думай над своим поведением, а то мне не по себе от этого прожигающего взгляда. Ты понимаешь что-нибудь? Осознаёшь моё присутствие? Эх, бесполезно. Смотрит не моргая. Доктор тебе не нужен? Выглядишь паршиво. Такую в Орган Реабилитации не заберут, по крайней мере пока не восстановишься…


Элла последний раз вдохнула земной воздух в два часа дня, спустя почти четыре часа предсмертного нахождения в тюремной палате. В полдень ей стало намного лучше, как это обычно бывает у тех, кому пора отправляться в последний путь. Единственным чувством, охватывавшим её на протяжении тех мучительных часов, был жгучий стыд. Ощутив лёгкость своего состояния, она душой и телом уверовала в то, что выживет и продолжит существовать в этом мире, но вера в жизнь одновременно добивала и разъедала её внутренности. Как она, вернувшись обратно домой, в привычные для себя условия, будет смотреть людям в глаза? Если вернётся в студию дизайна, то как к ней будут относиться коллеги? Как к больной, безусловно, как к больной преступнице, наглой и с чёрствым нутром. Нет, она туда не вернётся: слишком тяжело реабилитироваться в их глазах, почти что невозможно. Будет работать в одном Городском Центре Документации… Или её и оттуда вышвырнут, потеряв к ней доверие? Да, вышвырнут, ещё как вышвырнут, осмеют с позором на глазах у публики, потреплют, как куклу, унизят хорошенько и выбросят на улицу. Всё, останется безработной, а там, вследствие нехватки рабочих часов, поставят её против воли или следить за роботами в Субботнюю Уборку, или распределять по отсекам посудомоечной машины грязную посуду в столовой.

Но больше всего Элла переживала за разрыв отношений с сыном. Она и так заварила эту кашу, затеяла этот жалкий цирк со своими чувствами, картинами, деструктивными желаниями, переездами с одной квартиры на другую, и Вех для неё всё делал, ни разу не выказывая перед ней собственной слабости, но последний шаг с таблетками мигом перерезал нить их дальнейшего общения. С Веха хватит. Он ещё молод, ему ни к чему эти материнские мытарства и хождения по мукам. Узнав о том, что родная мать сделала с собой, он немедленно огородит её от себя и оставшуюся жизнь проведёт от неё вдалеке, не вспомнит её и ни разу не пожалеет. Вех достаточно натерпелся, Вех достаточно жалел людей. Жалел Донована, но тот предал и его, и Рокси, жалел маму, пытался помочь ей, но мама отвергла его помощь и тут же побежала глотать таблетки. Вех отныне зачерствеет, думала Элла, обратится в жестокого, прямолинейного, с тугим характером мужчину, утеряет способность понимать своих близких и в попытке стать одиноким волком окончательно одичает. И всё это – из-за неё.

В свои последние минуты она бесшумно хрипела, стараясь произнести самое тёплое слово в её жизни – имя своего мальчика. И, хотя на выходе получалось не имя, а невнятное дребезжание, Элла была уверена, что всё сказала правильно. В глазах появилось очертание маленького светлого личика, которым был наделён Вех, и в нём до мельчайшей детали сохранились все присущие ему черты. Даже неприятная приплюснутость на лбу отразилась в голубом предсмертном видении. Элла еле-еле дотянулась до небесного силуэта рукой (а может, ей банально грезилось, что она это делала), свалилась в глубь сознания, отъединилась от жизни и больше в неё не вернулась.

Девушка в халате зашла проведать состояние пациентки через пятнадцать минут после её смерти, и протяжный, но негромкий писк аппарата удостоверил девушку в том, что Элла умерла. Прибежали другие врачи, констатировали смерть и, отсоединив тело от капельницы, на каталке побыстрее увезли его на нулевой этаж, в морг.

V.

Вех о фатальном утреннем происшествии не знал и не догадывался. Проспав практически половину суток, он, с помятым лицом и в ослабленном состоянии, пошёл на работу и отработал свои законные восемь часов, но по просьбе Барна Вигеля снова задержался на лишний часик. Причиной задержки явился не сбой серверов, как вчера, а непонятное скопление на седьмом этаже каталок, стульев и иных предметов мебели. Барн объяснил это скопление тем, что произошла путаница во время перетасовки для подготовки к собранию. И опять сотрудники на этаже по «невероятному» стечению обстоятельств преждевременно покинули Центр, и опять вся надежда оставалась только на Веха. Вех хитроумно ответил на просьбу просьбой:

Перейти на страницу:

Похожие книги