Несмотря на то что Элла в тот момент выглядела беспомощной и даже не могла пошевелиться, никто не собирался отменять её преступного положения. Её доставили не в Центральную Городскую Больницу, до которой было гораздо быстрее добираться, а в пригородное малоэтажное больничное зданьице, и при этом положили её не в общую палату, где было светло и чистенько, а в самый дальний угол крохотного отделения при Органе Реабилитации, огороженного решётчатым проходом. Запах в углу стоял неприятный: за стенами проходили канализационные трубы.
Женщине сделали промывание желудка и поставили капельницу, но с недопустимой задержкой по времени. Врачи копошились в районе обычных палат и потому в палату тюремную не совались. Только молоденькая девушка в расстёгнутом медицинском халате сновалась по коридору, находя время и для основной своей области работы, и для дополнительной. Напротив входа в палату, на предоставленном ему стульчике, сидел надзорщик в тёмно-бирюзовой фуражке и ждал, пока товарищ принесёт ему из ближайшего пункта питания чего-нибудь попить. Он бы и сам сходил проветриться, но таково было правило: в обязательном порядке контролировать отделение при Органе Реабилитации минимум одним сотрудником. Приходилось сидеть и глазеть на то, как безжизненно лежит на койке Элла.
Вернулся второй надзорщик, весь в снегу. Снегопад наступил внезапно и рьяно разбрасывался липкими хлопьями. В руках у вошедшего перекатывались две баночки ягодного сока. Именно такие раздавались у Веха в Центре Послесмертия.
– Спасибо. – Сидевший в фуражке забрал одну баночку себе, вскрыл её и глотнул. Ему не понравилось, он сморщился. – Фу, что за гадость ты мне принёс? Так и знал, что надо было тебя оставить, а самому прогуляться и взять что-то нормальное. На, держи. Пей сам, мне перехотелось.
– Хорошо, я выпью. Если бы ты пошёл вместо меня, то ничего другого не нашёл бы. В двух столовых – одни эти банки в качестве напитков, правда, есть и с другими вкусами…
– Разве витаминизина нет?
– Сказали, больше не производят. Я тоже сперва его хотел взять.
– Чего? – возмутилась фуражка. – Всегда же производили, а сейчас что произошло?
– Не знаю! Хватит донимать меня глупыми вопросами! Устройся на производство и выясни сам, почему перестали производить!
– Не ори. Видишь, наша пациентка спит.
– Она точно спит? Вроде глаза у неё открыты. И на нас смотрят. Может, не будем обсуждать в её присутствии?
– Думаю, она всё равно ничего не поймёт. Устроила разнос в студии дизайна, прибежала домой и нажралась таблеток. С чего бы это?
– В странное время живём. Осуществляются метаморфозы на наших глазах. Что-то внутри людей меняется. Тебе так не кажется?
– Эх, ещё как кажется. А ещё мне кажется, что виноват во всём – либерализм. Он у нас хоть и не провозглашён в качестве официальной идеологии, но всё к нему стремится. Мы утратили чувство коллективного, чувство всеобъемлющего. Теперь в силу вступают новые установки: превосходство личности над обществом, превосходство свободы над здравым смыслом и прочее. Ты думаешь, отчего повысился процент курения, процент наркомании, процент протестного потенциала, особенно среди молодых людей? В людях проснулась болезнь! Желание неконтролируемой свободы поведения! Вот захотела она, – надзорщик указал ладонью на Эллу, – захотела она разгромить место своей работы, захотела и сделала. Не призадумалась ни на секундочку над своим поведением! На вид – взрослая женщина, а в мозгах – болезнь. Болезни надо лечить…
– И что ты предлагаешь?
Вместо ответа на вопрос фуражка продолжила речь о либерализме:
– Идеология свободы тем выгодна, что объединяет граждан всех сортов, профессий и вовсе взглядов. Например, что предлагает коммунизм? Власть рабочих. Кому коммунизм выгоден? Только самим рабочим, но никак не управленцам, ибо хотя приход коммунизма и гарантирует изменения рабочей среды, но зачастую эти изменения идут вразрез интересам верхушки. Уменьшение рабочего времени, повышение зарплаты, профсоюзы, защита прав… Невыгодно! Идём далее. Что у нас дальше? Традиционализм, монархизм. Что они предлагают? Традиционную власть верхушки. Кому выгодны? Королям, приближённым, дворянам, рабовладельцам. Но не крестьянам, не труженикам и не подавляющему большинству в целом. И не фанатам прогресса.