В краю несметного блаженства

Чувство свободы и облегчённости, возникшее ещё при заходе в комнатку, усилилось многократно. Её лелеяло ощущение, что она напрочь лишилась физической оболочки и трансформировалась в неосязаемую энергетическую волну. Вместе с тем Элла потеряла всякий контроль над собой. Сперва она прокатилась по длинному подоконнику, затем высунулась из окна, в слезах провопив наружу нечто несвязное, а под конец дошла до того, что целиком разгромила рабочее пространство, уронив на пол мольберты и избив их ногами (в потолок взлетел целый бумажный ворох), разбросав стаканчики с кистями и, самое серьёзное, позарившись на компьютеры, скинув со столов мониторы, разломив напополам графические планшеты и хорошенько избив системные блоки. Ущерб был колоссальный, но кого это волновало? «После меня хоть свет не гори, – думала в тот безумный момент Элла. – Они незаконно забрали Ролгада, а я незаконно разнесу их чёртов хлам! Пропади оно всё пропадом!»

Радио с первого этажа выключилось. Почуяв неладное, сторож поднялся на второй этаж и подошёл к дверце. Она была закрыта.

– Э-м, дамочка, – замялся старик, – что у вас там за грохот? Не хочу отвлекать вас от творческого процесса, но, по моему мнению, так громко рисовать – невозможно.

Сторож разговаривал с самим собой, ведь помещение давным-давно пустовало… Разгорячившись, что его игнорируют (даже самый напряжённый и вдумчивый творческий процесс он не считал причиной для столь наглого игнорирования), он с небольшой силой толкнул дверцу, и та любезно отворилась, щёлкнув хиленькой щеколдой. Невообразимый бардак, обнаруженный в комнатке, заставил старика метаться из угла в угол в поисках этой преступной разбойницы, на первый взгляд показавшейся ему доброй творческой женщиной, но её нигде не было, и она нигде не пряталась. Сторож, ругаясь всем своим гнилым словарным запасом, нагнулся к распахнутому окну, предположил, что негодяйка без всяких последствий могла спрыгнуть со второго этажа и скрыться (прямо под окнами, в маленьком дворе, как раз намело много снегу, который образовался в сугроб приличной высоты, куда можно было нырнуть и мягко приземлиться), и ринулся на первый этаж – вызывать Надзор.

Элла в действительности покинула студию дизайна путём спрыгивания в сугроб через окно, как только почувствовала малейшую угрозу. От прыжка у неё захватило дух. Она неслась в беспамятстве, обнимая трясшимися руками три портрета и боясь их потерять. Люди к той минуте повылезали на улицу, и многие могли лицезреть, как со двора на широкий тротуар выбегает шальная голова с какими-то сжатыми в руках разрисованными бумагами. Зрелище было смешным и одновременно жалким, если, конечно, знать всю подноготную этой трагичной ситуации. Эллу попытались остановить прохожие, но она разгневанно растолкала их перед собой, сохраняя при этом большую скорость. В суматохе добежав до дома, Элла поднялась свой этаж, внеслась в квартиру, закрылась на все замки, зашла в спальню, переполненную картинами, и легла на кровать головой вверх. Далее в её голове автоматически начал произноситься пусть и несвязный, но роковой монолог. Звучал он так:

«Неужели – всё? Неужели вся эта гонка – лишь для него одного? Неужели вся моя жизнь была отдана только ему? Пожалуй, так оно и есть. Плохо ли это? Ни капельки. Альтруизм, тем более альтруизм любовный, никогда не был плохим. Альтруизм извратили злые люди, которые не хотели делиться нажитым, не хотели видеть людей счастливыми, которые искали и нашли свою выходу в том, что люди конфликтуют. Хотя… являются ли мои чувства к Ролгаду альтруистическими? Не думаю. Как я ни старалась, но дотянуться до этой высшей привязанности к нему не вышло. Если бы я любила по-настоящему бескорыстно, любила по-настоящему рьяно, то я бы горы свернула, только бы найти способ воссоединения с ним. У меня такого не было, нет и уже не будет. Я провела десять лет в бессмысленном предвкушении какого-то чуда, бессмысленном в том плане, что за это время я отдалилась от Ролгада, приняла, проглотила, как наживку, официальную причину его гибели и заняла свой ум материальными ценностями. Я думала о карьере, о том, как я буду выглядеть в глазах общественности, о том, что я оставлю после себя… Нельзя было забивать этим мысленный поток. Это всё деструктивно и напрасно.

«Эпопея Ролгада» завершена. Поверить не могу. Вспоминаю давний разговор с Вешиком, в разгар которого я умудрилась сказать ему о том, что считаю себя малоэффективной художницей. Бред сивой кобылы. Не хочу нахваливать себя, но я ещё какая эффективная, а было бы вдохновение – картины бы писались одна за другой, словно на конвейере. Вдохновения мне не хватает, ибо всё зациклено и сконцентрировано на Ролгаде. Такая вот беда. Но не поздно ли думать о мелочах, о творчестве? Даже если я хотела бы жить дальше, то с этих пор не извлекла бы ни пейзажика, ни портретика, ни малюсенького логотипчика, ни набросочка! Иссякла. Довела себя. Хватит. Я сделала, что хотела, и дорога вперёд для меня закрыта.