Элле было жарко, и даже четыре открытых окна не спасли её от состояния тлеющей свечи. У неё началось помутнение, которое выражалось в резкости перед глазами и возникновении контуров у каждого предмета. Всё стало мультяшным и чересчур быстрым. Её тошнило. Пол начал менять форму. Испугавшись этого и не желая упасть, Элла примкнула к стене и прижала к себе ноги. Из глаз полились слёзы, но на душе было отнюдь не горестно, а, наоборот, свободно и облегчённо, несмотря на все галлюцинаторные эффекты. Вдруг ей стало страшно за то, что старик-сторож, от скуки желая прознать, чем она тут занимается, мог стоять возле комнатки и подслушивать. Свой страх она погасила, встав с пола, приоткрыв дверцу и оглядевшись в щёлочку, а затем и целиком осмотревшись по сторонам. Никакого старика. Кажись, он не покидал будки, а только словно включил какое-то радио: с первого этажа доносились отдалённые и приглушённые звуки мелодии. Элла вернулась в прежнее положение на полу. Подле неё, помятое по углам и слегка свёрнутое, лежало её детище – семьдесят девятый портрет. Говоря откровенно, Ролгад на нём получился некрасивым и написанным в очевидной спешке. Некоторые формы его лица были нарушены. Скорее всего, на это повлияли как сонливость художницы в момент написания, так и отсутствие должного освещения. Разочаровавшись в том, что она нарушила идеализированный образ любимого человека, Элла отшвырнула портрет, но тот не улетел далеко и остался валяться лицевой частью вниз.
Время самобичевания подошло к концу. Была пора докончить то, что и вынудило изначально Эллу посетить студию дизайна, а именно – завершить последний портрет, который был спрятан где-то здесь. По всему помещению были расставлены чужие мольберты, на лакированных тумбах лежали гуашевые баночки с различными цветами, акварель, в стаканчиках, испещрённых случайными цветными мазками, складировались кисти аккуратные и лохматые, маленькие и толстые, мягкие и жёсткие… Присутствовали, помимо этого, места со столами, на которых, на причудливых держателях, под определённым углом были закреплены графические планшеты, а напротив них – большие мониторы. Миниатюрные системные блоки пылились возле ног.
Подойдя к своему рабочему месту, ближайшему к окну, Элла села на корточки, вцепилась в кресло на колёсиках, со злостью отправила его куда подальше, чтобы не мешалось (кресло протаранило два мольберта; они, схлопнувшись, упали), рукой проникла за системный блок и вытянула оттуда свёрток – портрет. Кстати, неизвестно, к чему было столь отчаянно прятать его, да к чему было прятать вовсе: многие коллеги Эллы по окончании своих дел самовольно принимались за рисование, и это было в порядке вещей. Обнаруживалась лишь одна причина: Элла, естественно, ревновала, ревновала, как ни странно, нарисованного мужа, ревновала ко всем и обнажать своих сокровенных мыслей насчёт него ни перед кем не планировала.
Ролгад был изображён молодым, в бежевых брюках (как из давнишнего сна Веха) и серой рубашке. Одежда не соответствовала месту действия: это был скалистый обрыв, за которым шло беспросветное и непроницаемое полотно чёрного океана. В небе кружились вихреватые страшные тучи. Элла талантливо сумела изобразить их во всей своей зловещей красе. Из жуткого небесного вихря пыталась выбраться стая чаек, походившая на хаотичный шарообразный организм. Всё в этом портрете-пейзаже передавало чувства подступающего апокалипсиса, какой-то бури, долженствующей уничтожить всё живое в неизмеримом радиусе. И только взгляд Ролгада, опять же, фатальный, величественный, надменный, но не алчный и не кровожадный, – только этот сильный взгляд был способен остановить любую стихию и подчинить её себе.
Оставалась недописанной нижняя часть – подступ к обрыву и небольшая обрывавшаяся тропинка. Элла завершила её за четверть часа, ничего не выдумывая и нанося стремительные тёмные мазки гуашью по инструкции самого сердца. Конечно, давно засохшая краска контрастировала с только что нанесённой, по нижней части пронеслась видимая полоса, но это мелкое недоразумение волновало Эллу в последнюю очередь, и поэтому она его пропустила. Готово! Долгожданный восьмидесятый портрет…