В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Так случилось, что с книжки о Галиче началась моя дружба с Бенедиктом Михайловичем Сарновым. Считаю его одной из самых выдающихся личностей, знакомство с которыми мне подарила судьба. Сколько я бывал в Москве на протяжении двадцати лет, отделявших наше сближение от его смерти, столько напрашивался в гости в его квартиру на улице Черняховского… А ведь в 1994 году я напал на него в печати! Опубликовал в «Литературной газете» статью «“Подлинный расцвет”, или О чем позабыл Бенедикт Сарнов». Думал, после этого он меня на порог не пустит.

Б. М. Сарнов

Но нет! Он не только не обиделся и не счел врагом, а пригласил в гости. Было товарищеское общение и бутылочка вина, и ушел я одаренный его книгой «Пришествие капитана Лебядкина (Случай Зощенко)» с надписью: «Леониду Генриховичу Фризману с благодарностью за понимание, что для литератора, как известно, дороже всего. Дружески Б. Сарнов». Согласитесь, что такой ответ на критику в печати встретишь нечасто, на это способен только духовно сильный человек.

Главным свершением Сарнова я считаю его четырехтомный труд «Сталин и писатели». Из остального ставлю выше всего книги «Маяковский. Самоубийство» и «Феномен Солженицына». Делаю над собой усилие, чтобы не продолжить этот перечень двухтомными мемуарами «Скуки не было» и некоторыми другими из его книг. Ничего не скажу о том, какой он был собеседник, потому что это не передать никакими словами. Читайте его и все поймете сами. Во время встречи, которой суждено было стать последней, Сарнов рассказал, что пишет книгу об Окуджаве. С каким наслаждением я бы ее прочел!

При каждой встрече я приглашал его в Харьков. Он побывал у нас дважды и оба раза не один: привозил Наума Коржавина и Владимира Войновича. Он умер в апреле 2014 года. Приехав в Москву в октябре на Лермонтовскую конференцию, я тщетно пытался сказать хоть несколько сочувственных слов его вдове Славе Петровне, но найти ее не сумел.

Как автора книги о Галиче меня стали приглашать на регулярные конференции, проходившие в Государственном культурном центре-музее В. С. Высоцкого на Таганке. Думаю, что, по крайней мере, первым из этих приглашений – на конференцию, прошедшую в апреле 1998 года и посвященную 60-летию со дня рождения Высоцкого, – я обязан моему другу Сергею Ивановичу Кормилову. Во всяком случае, это единственный член оргкомитета, с которым я был до того близко знаком.

…А познакомились мы в Тбилиси на очень интересной, представительной и памятной конференции по сонету, организованной К. С. Герасимовым (обаятельный человек, которого Гришунин называл первым интеллигентом Грузии) и украшенной такими участниками, как В. А. Сапогов и В. С. Баевский. Там мы с Кормиловым перешли на «ты» и отбросили отчества. Сегодня в Москве таких мне дорогих и любимых людей, как Сережа, меньше, чем пальцев на одной руке, и я хочу сказать о нем несколько слов безотносительно к бардам и авторской песне.

Отдаю себе отчет в том, что осведомленность моя односторонняя. Ничего не могу сказать о нем как о педагоге, лекторе, научном руководителе. Но точно знаю, какой он труженик и какой эрудит. Никогда не видел перечня его публикаций, но, судя по регулярности появления его имени в научной периодике, такой перечень должен быть более чем внушителен. В теме его докторской диссертации «Маргинальные системы русского стихосложения» ничего не смыслю. Но знаю, что его оппонентами были Гаспаров и Эткинд – и мне этого достаточно! Бывая у него дома, с уважительным удивлением рассматриваю горы его книг, не только стоящих на полках, но и лежащих горами по всему пространству комнат. Рассматриваю и мысленно развожу руками: мне и не снилось такое многообразие интересов.

С. И. Кормилов

Есть, однако, такая область его деятельности, о которой берусь судить уверенно: Кормилов как рецензент. Никто не написал столько рецензий на мои книги, как он, и я знаю: Кормилов – рецензент убийственный. Он никогда не ввяжется в полемику по дискуссионному вопросу, не скажет ничего, на что можно было бы возразить. Но он высмотрит все ошибки, неточности, даже опечатки. Такая зоркость обличает незаурядную эрудицию.

Самые теплые чувства вызывает во мне его семья. Не знаю, молчалива ли его жена по натуре или держится так в моем присутствии, но я смотрю на нее молчащую и любуюсь: такая интеллигентность светится во всем ее облике. А его дочка, можно сказать, выросла на моих глазах: я познакомился с ней, когда она только пошла в школу, теперь она и замужем, сама пишет книги, и ее отцу есть, что о ней рассказать.