В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Мы с ним очень сердечно, по-хорошему дружили. Наиболее тесное и систематическое наше общение выпало на время моей киевской стажировки. Он тогда смотрел на меня вроде как на учителя. Я таковым не был, но опыта у меня имелось больше, и я ему всячески помогал, в частности в организации его кандидатской защиты. С моей подачи к нему приехал тот же первый оппонент, который шестью годами раньше оппонировал мне, – Алексей Владимирович Чичерин. Я их познакомил, а он познакомил меня со своим вторым оппонентом – Леонидом Константиновичем Долгополовым, с которым я до тех пор не встречался.

Действительным Сережи учителем был Янковский, который с его острым умом и неподражаемым юмором существенно повлиял на становление Сережи и как ученого, и как личности. Как я недавно убедился, это не только мое мнение. В томе, выпущенном к 70-летию со дня его рождения, я прочел воспоминания Л. Н. Грабовской об отношениях этих двух людей, и написанное ею даже в деталях совпадает с тем, что отложилось и в моей памяти. Хотел бы попутно заметить, что вся подборка мемуарных материалов в книге «Набег язычества на рубеже веков» очень хороша, но особенно теплым чувством и глубоким пониманием проникнуты воспоминания Азы Алибековны Тахо-Годи и вкрапленное в них Сережино письмо.

В первый же день, когда я увидел Сережу, Янковский мне сказал: «Этот юноша может стать гордостью нашей науки. Станет ли, не знаю, но может!» Представляете себе, сколько раз впоследствии я вспоминал этот разговор, когда высказанное им как возможность стало реальностью! Сережа был на десять лет моложе меня, но мне казался еще более юным. На будущую бороду тогда, в 1973 году, и намека не было. На защите он был очень хорош, даже мелкие оговорки, вызванные естественным волнением, только повышали градус симпатии, которую он вызывал у собравшихся. Я, готовя своих аспиранток к защитам, постоянно их учил: обсуждается не вопрос, заслуживаешь ли ты присуждения ученой степени, обсуждается проблема, поставленная в твоей диссертации. В этом смысле Сережа держался и выступал образцово: он был весь проникнут Блоком, взволнован Блоком, он защищал Блока, а не Бураго. Вполне разделяю то ощущение, которое запечатлено в воспоминаниях и других присутствовавших: защита проходила в обстановке не то чтобы неприятия, но явно ощутимой антипатии к диссертации и диссертанту, и, если бы не участие в ней таких именитых оппонентов, бог его знает, каким был бы ее исход.

С. Б. Бураго

На моей книжной полке стоит книга Сережи с надписью «…на память о наших давних прогулках по Киеву». Да, дорогой Сережа, я их хорошо помню. Помню и о том, при каких обстоятельствах я общался с тобой в последний раз, за считаные месяцы до твоей смерти. Дело было так. Докторская диссертация моей ученицы Елены Анатольевны Андрущенко наткнулась на остервенелое сопротивление одной твари, засевшей в Экспертном совете ВАКа (фамилию ее называть не буду – противно!), которая написала разгромную рецензию: дескать, это не диссертация, а только материалы к диссертации и т. п. Ситуация сложилась угрожающая, и я мобилизовал «своих» киевлян на борьбу за ее благоприятный исход. Сережа был из первых и, естественно, обещал сделать все, что будет в его силах. Удалось ли ему найти средства воздействия, я не знаю, но диссертация была утверждена, и ее автор за истекшие с тех пор семнадцать лет так доказала свое право на докторскую степень, как это удается немногим.

Сережа был основателем ежегодных конференций «Мова и культура», самых представительных филологических форумов на Украине, да и за ее пределами не знающих себе равных, а также журнала «Collegium». Благодаря неистощимой энергии его сына Дмитрия Сергеевича оба эти начинания не канули в вечность, а продолжают оплодотворять нашу культуру. Традиционно конференции «Мова и культура» проходят в третьей декаде июня, а потом на протяжении чуть ли не целого года выходят один за другим сборники с публикациями докладов. Это просто счастье, что Дмитрий Бураго не только организатор этих конференций, но и основатель издательского дома, завоевавшего себе заслуженный авторитет.

На конференциях «Мова и культура» я присутствовал редко, а по-настоящему активным участником был лишь однажды – в 2004 году, когда отмечалось 200-летие со дня рождения Максимовича, которым я в то время занимался. Я привез в Киев внушительную делегацию моих учеников, а сам руководил секцией. Приглашение, мною тогда полученное, где рядом с общей подписью «Оргкомитет конференции» – автограф Дмитрия Сергеевича, храню как своего рода реликвию. Зато мои аспирантки ездили на эти конференции регулярно, и я не сочту, сколько защит состоялось благодаря наработанным там публикациям.

Слово о Марке Теплинском

Несколько раз он застенчиво, но настойчиво говорил мне, что я ему самый близкий человек на земле. Близких людей трудно выстроить в очередь, но чувство, которое он вкладывал в это признание, мне было очень понятно, потому что и я чувствовал то же.