В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

А до открытия нашего Совета мои ученики и ученицы получали степени в Москве, Ленинграде, Свердловске, а также в Симферополе, Херсоне и, конечно, в Киеве. Совет в Институте литературы имени В. Г. Шевченко, которым руководила Нина Евгеньевна Крутикова, был, можно сказать, моим вторым домом. Мне кажется, Нину Евгеньевну любили все, кто ее знал. С тихой гордостью вспоминаю, что и она одаряла меня своим уважением и душевным теплом. Буквально месяца за два до смерти она отправила последнюю из подаренных ею мне книг – монографию «Урбанистическая проблема в художественной прозе Гоголя».

Конечно, я не только пользовался ее услугами, но и стремился отвечать на них. Скольким людям я там прооппонировал, сказать не решусь, но в этом Совете и с моим прямым участием получили докторские степени два самых близких, самых долголетних моих киевских друга – Зинаида Васильевна Кирилюк и Исайя Яковлевич Заславский. Я не только оппонировал сам, но организовывал приезды в Киев людей моего дружеского круга: Андрея Леопольдовича Гришунина из Москвы, Бориса Тимофеевича Удодова из Воронежа, Вано Семеновича Шадури из Тбилиси.

До распада Советского Союза я был так завален приглашениями на оппонирования из всех его концов, что при всей моей любви к такого рода поездкам многим приходилось отказывать. Кроме Москвы и Ленинграда, были еще Томск, Саратов, Ростов, Тбилиси, Ташкент и еще что-то, не поручусь за полноту этого перечня.

Мне кажется, никто не упрекнет меня во лжи, если я скажу, что я многим людям помог на протяжении своей жизни. Когда-то очень давно я по какому-то поводу написал Лихачеву: «Дмитрий Сергеевич, я понимаю, что никогда не смогу сделать для Вас чего-то сопоставимого с тем, что вы сделали для меня, но я обещаю, что ко всем, кто обратится ко мне за помощью, я буду относиться так, как Вы отнеслись ко мне». В меру своих возможностей я это обещание исполнял. Я способен достаточно трезво оценивать свои побуждения, чтобы не называть это альтруизмом. Это скорее такой эгоизм. Я делаю это для себя, для того, чтобы ложиться спать с сознанием, что я сегодня кому-то помог, сделал доброе дело.

После 1991 года наличие российско-украинской границы приобретало все большую реальность. Боже вас сохрани даже мысль допустить, что я потерял прежнее отношение московских или петербургских филологов! По сей день не скудеет поток приглашений на конференции и на участие в сборниках, куда зовут печатать и печатают не только меня, но и моих учеников. Два подготовленных мной фундаментальных издания вышли в такой престижной серии, как «Литературные памятники», ожидается третье. Редакция справочника «Кто есть кто в российском литературоведении» востребовала у меня сведения о себе и исправно их использовала. А о статьях и говорить нечего. Не раз и не два в российской научной периодике меня называли первым русистом Украины.

Меня так упорно продолжают считать «своим», что дело доходит прямо-таки до комичных ситуаций. Мой давний приятель, заведующий кафедрой русской литературы Санкт-Петербургского университета Александр Анатольевич Карпов, постоянно присылает мне на подпись всякие коллективные письма с протестами против безобразий, творящихся в России, как будто российские власти может заинтересовать мнение иностранца. Как я ему это ни объясняю, не хочет он признавать меня иностранцем. Что и говорить, граница между Украиной и Россией есть, но нет границы между Фризманом и русской литературой. Не была она для меня иностранной и не будет!

Другое дело, что, живя в Украине, я работаю по украинским правилам и инструкциям, и их недостатки ранят меня и ранят болезненно. Я недостаточно знаком с ныне действующими в России требованиями к диссертациям и не могу сравнивать их с нашими. Я могу говорить только о том, что я твердо знаю: чем отличается ситуация в союзном ВАКе, в котором я работал в 80-е годы, от существующей сейчас в Украине. И нет в этом ничего от старческого ворчания и попыток идеализации времен прошедших в укор нынешним. Я анализирую только бесспорные факты.