В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Союзный ВАК 1960-1980-х, по законам которого я защищал и к деятельности которого стал позднее причастен, не следует идеализировать и принимать за образец. Скандальных ситуаций и тогда было предостаточно. Когда объявлялось решение о его реформировании или, как тогда говорили, перестройке (никто не подозревал, что вот-вот выскочит черт из табакерки по фамилии Горбачев и затеет такую Перестройку, что само это слово будет ассоциироваться только с ним), особенно рьяно популяризировался факт, что в один день были утверждены две диссертации, идентичные по содержанию и чуть ли не по тексту. Были известны и другие многочисленные безобразия: как четыре года не утверждали диссертацию 3. Г. Минц, наткнувшуюся на отрицательный отзыв выжившего из ума кретина Машбиц-Верова, которому эту диссертацию специально направили из ненависти к ее мужу Ю. М. Лотману; как сидевший в ВАКе К. Н. Ломунов более двух лет препятствовал утверждению в докторах Я. С. Билинкиса, который до того напечатал рецензию на монографию Ломунова, озаглавленную «Описывать или исследовать?»; как задерживали утверждение А. Л. Гришунина из-за доноса, связанного с его давнишним исключением из партии. Не помню точно, сколько, но немыслимо долго, длилось утверждение харьковчанина М. Г. Зельдовича, вероятно, из-за нежелательной национальности. Подобных случаев было так много, что установили ограничение на срок рассмотрения – 10 месяцев, десятый месяц называли «престижным». Он, конечно, тоже нарушался, но в целом какой-то порядок был наведен.

Я о другом. В том ВАКе решения принимали ученые, и не просто какие-нибудь, а крупные, авторитетные ученые с громкими именами, известными всей стране. Долгое время лингвистику контролировал академик Виноградов, много привлекался Благой, иногда и Жирмунский, Гудзий, Машинский, Стеблин-Каменский, Дьяконова. А сотрудники аттестационных отделов проверяли исправность документов, отсутствие нарушений процедуры в процессе защит, но никаких решений не принимали.

Я это видел. Да, был при Кулешове начальник аттестационного отдела Андрей Федорович Парастаев, с которым я взаимодействовал, чтобы не морочить голову Василию Ивановичу по любому пустяку. Но ведь он смотрел на Кулешова, как дрессированная собачонка, мог что-то подсунуть, о чем-то напомнить, но сам ничего не решал. Я в украинском ВАКе не работал, порог его переступал два-три раза в жизни, но знаю, что там такие парастаевы указывали кулешовым, какое решение им провести через Экспертный совет!

Утверждаю, что действующие у нас требования к содержанию и оформлению диссертаций ни один ученый сочинить не мог, – этим занимались чиновники-бюрократы, имеющие весьма отдаленное представление о том, что такое наука, научные исследования и научное творчество. Диссертация – это только другое название монографии. Что такое монография? На этот вопрос ответит любой словарь: «Научное исследование, посвященное одной теме, решению одной проблемы». А диссертация разве не то же самое? Закономерно, что монографии защищаются в качестве диссертаций. Полагаю, такую практику следует всячески поощрять. Естественно, что все филологи ориентируются, как на образцы, на монографии, созданные классиками их науки: «Поэтика древнерусской литературы» Лихачева, «Пушкин и Байрон» Жирмунского, «Реализм Гоголя» Гуковского, «Достоевский и мировая литература» Фридлендера. Так же следует поступать и авторам диссертаций.

Но диссертации заставляют писать по другим правилам, и эти правила выдают сочинителей с головой. Они требуют от автора, чтобы он САМ определял актуальность своей темы и новизну полученных результатов. Полагаю, что любой подлинный ученый согласится: эти требования абсурдны. Актуальность и новизна исследования – это КРИТЕРИИ оценки научной работы, а оценку должны давать рецензенты, оппоненты, эксперты, но никак не автор. Тот, кто делает это сам, уподобляется кокетке, которая сама расхваливает свою внешность: «Посмотрите, какие у меня глазки! Обратите внимание на мои ножки!».

Мне лишь раз в жизни довелось видеть Юрия Валентиновича Кнорозова, историка и этнографа, расшифровавшего письменность майя, за что его сравнивали с Шамполионом, но общие знакомые рассказывали, как проходила его защита. Вступительное слово диссертанта продолжалось три минуты, после чего он покинул кафедру. Он не пожелал говорить: я открыл, я нашел, у меня актуальность и новизна! Только когда стали выступать оппоненты, зал осознал значение свершившегося.