В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Добавлю от себя. В 2005 году, когда исполнилось 100 лет со дня рождения моего старшего друга, я выпустил книгу «Научное творчество С. А. Рейсера». Ее оформление точно воспроизводит оформление книги «Русская палеография нового времени». Признаюсь, что в моем собственном восприятии в ряду всего мной сделанного этой небольшой по объему книжке о Рейсере принадлежит особое место. Испытываю сдержанное чувство гордости от сознания, что единственная книга об этом замечательном человеке написана не одним из его многочисленных учеников или ленинградских коллег, с которыми он проработал рядом не один десяток лет, а мной, в сущности не более чем его читателем, к тому же жившим в городе, который, как ни говори, провинция в сравнении с Ленинградом.

И самой решимостью взяться за это дело, и его осуществлением я в огромной мере обязан Борису Федоровичу Егорову. Как уже упоминалось, он был первым, с кем я поделился своими планами, и он не только их одобрил и согласился стать ответственным редактором книги и написать предисловие к ней, но и сделал мне воистину неоценимый подарок: прислал огромную (размером с небольшой чемодан!) папку с рукописями Рейсера, относящимися преимущественно к студенческим годам. Это и беловые тексты его статей, и тексты сделанных им докладов, и черновые варианты, подборки материалов, выписки, наброски, афоризмы, оценки прочитанного, записи дневникового характера. На папке рукой Рейсера сделана надпись: «Киев (1924-1926) и начало Ленинграда». В действительности хронология материалов еще шире: некоторые датированы 1922-1923 годами, а с другой стороны, мы находим явные следы работы над его первой книгой «Литературные кружки и салоны» (1929) и даже заметку, написанную им при получении известия о смерти Маяковского и помеченную: «14.IV. 2 ч. дня».

Хотя все это писалось восемь десятилетий назад рукой тогда еще начинающего ученого, для биографии Рейсера, для полноценного представления о его личности, а тем более о процессе его становления как филолога и человека, значение содержимого папки трудно переоценить. Это и Рейсер нам хорошо знакомый и совершенно неизвестный. Тому, кто знает его только по печатным работам, разве придет в голову, что он углубленно занимался стиховедением, долго работал над объемным исследованием ритмики четырехстопного ямба Тютчева, написал статью «Из наблюдений над украинским стихом», сделал доклад «Звукообраз», собирал материалы по экспериментальной фонетике, по таким темам, как «История русского стихосложения. Повесть о Горе-Зло-частии», «Перенос у Анны Ахматовой», не говоря уже о многочисленных выписках определений по стиховедению, наблюдений и чужих, и собственных? А разве можно было ждать, что в сфере его научных интересов окажутся «Декамерон» Боккаччо, поэзия Анри де Ренье, что он автор статей «Композиция “Пира” Платона», «Сергей Есенин и крестьянская поэзия», «Сюжет Саломеи», «Потебня и символисты», «Страдание в творчестве Оскара Уайльда»? И вместе с тем Рейсер тех лет – это тот самый Рейсер, которого мы знали, с его пристальным вниманием к любому, даже мелкому факту, с его скрупулезной точностью и аккуратностью. Каждая записная книжка снабжена точными указаниями на годы, а часто – на месяцы и числа, когда она заполнялась, а каждый доклад – пометой, где и в какой день он был прочитан; выписки, цитаты классифицированы в образцовом порядке.

Для меня, имеющего определенные основания считать себя пушкинистом, особую ценность представляло обнаруженное в этой бездонной папке и оставшееся единственным в творческой биографии Рейсера пушкиноведческое исследование, посвященное «Повестям Белкина». Организатор «Болдинских чтений» и издатель их материалов Николай Михайлович Фортунатов проявил к этому рейсеровскому труду – не побоюсь неакадемического выражения – жадный интерес. Он безоговорочно принял статью для публикации в «Болдинских чтениях» и писал мне, что «она будет, я уверен, украшением тома. Но она оказалась несколько велика для него, и я уже вышел из положения, дав для публикации первую ее часть, вторую – в следующем. Так что очередной том БЧ будут рвать из рук, чтобы получить завершение рейсеровско-фризманской статьи. Это одна из Ваших лучших текстологических работ! Ясно, что в ней есть конъектуры, и их, видимо, немало, но швов не заметно – блестящая реконструкция. Обратите внимание – я не сделал ни одной поправки». А когда публикация состоялась, добавил: «Спасибо за рейсеровскую статью: она украсила оба сборника, о ней говорят. Думаю, что это одна из лучших ваших текстологических работ. Поэт и редактор “Нового мира” был прав: Леонид Фризман не только хорошо думает, но и хорошо пишет. Я бы добавил еще: “великоленно чувствует чужой стиль: так восстановить С.А.!!”».