В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Весной 1976 года продолжились мои контакты с Кулешовым и подготовка защиты, кафедра рассмотрела и одобрила диссертацию. Поскольку круг людей, которым можно было предложить оппонирование, был достаточно велик, тщательно обсуждалась каждая кандидатура. После консультаций с Машинским, который, к счастью, был в дружеских отношениях с Кулешовым, остановились на Пигареве, Скатове и Фридмане, а Литературный институт имени А. М. Горького, где Машинский заведовал кафедрой, был избран на роль ведущего учреждения.

Ничто не предвещало каких-либо осложнений и неприятностей, но в сентябре грянул гром с ясного неба. Пришло от Кулешова такое письмо:

Дорогой Леонид Генрихович!

Был Совет на днях. Вы утверждены к защите. Отношение у всех доброжелательное. Защита будет в январе. Москвичева Г. В. попала в бюллетень ВАК на декабрь и раньше намеченного срока будет защищать, еще в 1976 году. Вы сразу за ней. Сейчас идет дело в бюллетень.

Докладывать о Вас от Совета будет У. Фохт. Оппоненты те же, без изменений, естественно.

Уезжаю в США на 6 месяцев. К сожалению, на защите Вашей, наверное, не буду. Но все хорошо идет.

Обращайтесь к моему заму по Совету Петру Г. Пустовойту… У меня самолет на Вашингтон 14 сент., утро.

С успехом, привет. Ваш В. Кулешов

12 сентября

Я был обескуражен. Во время предыдущих бесед он и словом не обмолвился о возможности своего отъезда. Мне совсем не улыбалась перспектива, чтобы на моей защите председательствовал Н. И. Кравцов, о котором я столько всякого наслышался. Между тем именно он был замом, Пустовойта Кулешов назвал по небрежности, Пустовойт был не замом, а ученым секретарем.

В. И. Кулешов

Затем последовала еще одна неожиданность. Открывать работу Советов филологического факультета МГУ должна была защита Г. В. Москвичевой, объявление о которой появилось в «Бюллетене ВАК» раньше моего. Но она от этого категорически уклонилась: скрылась в Горьком так, что ее нельзя было найти. Так, честь иметь «Протокол № 1» перешла ко мне. Я, конечно, тоже предпочел бы защитить позже и под председательством Кулешова, но повести себя так, как моя предшественница, счел ниже своего достоинства. К тому же Кравцов всячески торопил дело: ему невероятно льстило, что именно он откроет работу Совета. Я согласился. Снова вспомнилась фраза из давнего разговора с Эткиндом: «Если не я, то кто же!» Говорил: не дадите докторскую степень – дайте по крайней мере медаль «За отвагу»!

Защита была назначена на 1 апреля 1977 года, как говорят, на День смеха. Прошла она необыкновенно быстро, без вопросов диссертанту, без прений и столкновения разных точек зрения. Выступали только оппоненты. Создавалось впечатление, что члены Совета изначально знали и исход дела, и свою позицию. Но результат голосования был: 11 – за, 3 – против. Поскольку в голосовании большинства членов Совета усомниться было невозможно, считалось, что черные шары забросили фольклористы: Землянова, Соколова, кто-то еще. Мой друг Андрей Дмитриевич Михайлов говорил: Кравцов был так обаятелен и любезен, что невольно думаешь, не он ли проголосовал против… Это, конечно, была шутка: Кравцов так торжествовал, что ему довелось нежданно-негадано открыть работу Совета, что совсем не хотел скандала на первой защите.

Организуя свою защиту, я так набрался опыта, что даже получил возможность им делиться. Как раз в это время завершил работу над своей докторской Владимир Маркович Маркович, с которым мы тогда близко дружили. Он приезжал ко мне в Харьков, и я так его проинструктировал, что он прошел всю дорогу в Совет МГУ, как по ниточке. Он был от этого инструктажа настолько в восторге, что не знал, как его выразить. Когда я по какому-то поводу пожаловался на здоровье, он воскликнул: «Леня, твое здоровье – это наш общий капитал!»

Весть о моем успехе стала распространяться, и я начал получать первые поздравления. Во многих из них повторялись одни и те же слова: моя победа расценивалась как «торжество справедливости». Я думаю, разные люди вкладывали в них разный подтекст: для кого-то это, возможно, была победа еврея над государственным антисемитизмом, но большинство расценивало произошедшее как торжество ценностей подлинной науки.

Писем сначала по поводу защиты, потом по поводу утверждения меня ВАКом были десятки, и я ограничусь лишь несколькими цитатами из них. «Ваша диссертация неизмеримо превышает самые повышенные обычные требования» (Б. С. Мейлах). «Кто-кто, а Вы уже давно заслужили степень доктора» (В. А. Мануйлов). «Человек Вы мужественный, если отважились на такое дело “в наше время, когда…”» (М. М. Гин). «В Вашем случае “за” – вся жизнь в науке» (А. А. Жук). «Завоеванное с трудом и при самых неблагоприятных обстоятельствах намного дороже легких удач» (А. А. Аникст). «Сердечно поздравляю молодого доктора! Главное для всех Ваших друзей – это Ваша радость – и справедливость случившегося» (П. А. Николаев). «Это один из редких случаев, когда докторская степень полностью заслужена и соответствует уровню исследования и его научной ценности» (Е. Н. Пульхритудова).