В кружащей лодке

Средь мелких плимутроков и легорнов
вальяжны, как гвардейцы, кохинхины.
Откуда-то из детства звуки горна
летят, летят сквозь заросли рябины.
Трагическое место – птицеферма.
Идет петух, величествен и мрачен,
с осанкой и судьбою Олоферна:
топор уже отточен, час назначен.

И наблюдая за народом птичьим,

и Тацита припомнишь, и Плутарха:
народ ответит полным безразличьем
на казнь высокочтимого монарха.
Лишь перышко из царского наряда
над курами летает и доныне,
да петушок невзрачный не без яда
толкует что-то о пустой гордыне.

Возвращение в Москву

Оренбургские степи. Колес чуть живое вращенье.
Возвращенье – куда и откуда? – в Москву возвращенье!

Там сейчас, что ни вечер, победно, кроваво и люто

возникают над выжившей Родиной гроздья салюта.

Нас тогда разделили не боги наживы, не Молох,

а предтеча грядущих жестоких гражданских размолвок:

– Что ж вы, суки, сбежали, засранцы, бздуны, отщепенцы?

– Что ж вы, гниды, остались: в расчете, пожалуют немцы?..

Что за сила живет в нашем сложном недружном народе,

что – хребет сокрушил этой гидре, незыблемой, вроде…

Проход пленных. Немцев