В кружащей лодке

Того, что пьют обычно стопкой,
хватив из кружки из пивной,
стеклянный, оловянный, стойкий,
солдатик банды выпускной,
я шел сквозь бал. Теловерченье
таило сладостный искус.
В раздельном подлом обученьи
был свой кривой, но твердый плюс.

Шарфы с неведомою целью

с девичьих вдруг слетали плеч.
И завуч видел панацею
в том, чтобы классы уберечь
от непредвиденных событий,
верней, предвиденных лишь им,
врагом и знатоком соитий,
объятий недругом большим.

Но он один, а классов много.

И под июньскою луной
в стенах учебного чертога
то знанье познавал иной,
какое в школе нам когда-то
изображали так смешно,
что пестик нынче виновато
глядел с учебного панно.

И школьница в зеленом платье,

мне что-то в ухо лепеча,
на узкой – для начальных – парте
вонзала ногти в плоть плеча.
Но после оказалось это
к любви не ближе, чем в ту ночь
смотрящие на нас с портрета
тычинки, пестики и проч.

И вышли мы из спальни класса

пустыми. Та же суета,
Глиера вальс иль марш Покрасса
куда-то звал: теперь – куда?
И липовый снежок бурана
скользил по куртке школяра.
И было ясно: рано, рано!
Того ясней: пора, пора!

Институт

Институт наш был красавец,
был спортсмен, гуляка, бард.
Жизнь студента, ты не вся ведь
только лекции одни.
Хитрый глаз Петра Фоменки,
Юрки Визбора азарт.
Трехминутные нетленки
освещали наши дни.

И не счесть живых прелестниц,

улетевших навсегда
по пролетам тайных лестниц,
восходящих к потолку.
А за ним – стекло и небо
и холодная звезда,
осуждающая немо
неуклюжую строку.
Что за тени, что за тайны –
в застекленной вышине!
Что за сны, чье продолженье
утром встречу наяву!
Ах, прибавочная стоимость,
да до тебя ли мне
в этом мире, где бесплатно
все, что счастьем я зову.

Пусть же нас простят доценты,

пусть простят профессора,
что ничтожные проценты
к нам дошли из мудрых уст.
Наша молодость – такая
непутевая пора,
что, инстинктам потакая,
ты и весел, да не пуст.

Что же любишь ты так сильно,

враг сионских мудрецов,
этот пухлый, этот синий,
этот мертвый «Капитал»?
Привыкаем понемногу
понимать в конце концов,
мы тебе ли, ты ли Богу –
кто какой зачет не сдал.

Волейбол

«Ну-ка, солнце, – вопим, – ярче брызни…»
Гордость курса, любимец двора!
Главный козырь пустой нашей жизни –
не кино, не театр – игра.

Мне ли помнить про власть произвола

в миг, когда среди солнечных тел
я в божественный час волейбола
вылетаю на низкий прострел.

И отстань от меня, ради бога,

дай воспеть ту секунду, когда
ставишь мимо дырявого блока,
как тогда говорили «кола».

Помню скидку твою удалую.

Как ревел ошарашенный зал…
Эх, тебе бы да руку вторую,
ту, что в брянском лесу потерял.

«Да, молодость наша жила без патронов…»