В кружащей лодке

Книжный шкаф, чужих раздумий замок,
темный и загадочный, как амок,
буковая books'овая стать.
И пускай судьба меня, барана,
хоть за то простит, что слишком рано
научился буквы сочетать.

Что попало, прыщ, хватал я с полок.

Жаль, что избежал расправ и порок –
мама у меня была не та.
Вот ведь сказки братьев Гримм. Однако
я тащил из шкафа труд Бальзака –
«Куртизанок блеск и нищета».

– Ты хоть знал, – закрыв все двери в замке, –

кто такие эти куртизанки? –
мама улыбалась вся в слезах.
Мне пять лет! Я знал, конечно, это –
те, что с вражьей силой беззаветно
бьются и скрываются в лесах.

Спутал с партизанками. Но честно –

там не про войну. Неинтересно.
Мы с Бальзаком мыслили не в такт…
Помню, что в студенческие годы
в поисках себя, в тисках свободы
я свершил над шкафом адский акт.

В нем была досель своя система.

В ней порядок книг решали тема,
время, класс писателя и пр.
Но был год: все – ложь, все – фальшь, и значит,
пусть заткнется Кант, пусть Гегель плачет:
я им всем устрою дикий пир.

Если нет в них правды ни на грошик,

пусть хотя б палитра их обложек
разукрасит комнату мою.
Плавный переход от цвета к цвету
должен увенчать реформу эту.
Только – колер! А на смысл – плюю!

Розовый Золя за белым Манном,

синий Блок за голубым Кораном,
алый Фет за рдяным Бомарше.
Медленно от стенки и до стенки
появлялись новые оттенки,
к тьме стремясь на нижнем этаже…

То, что, примирившись с этим адом,

Маркс и Достоевский встали рядом –
этот факт бесспорен, хоть уныл…

Слава богу, дурь прошла внезапно.

Книги возвратились вспять, назад. Но
был такой период в жизни. Был.

Сентябрь

Не стало кукушки. Не стало лучей. И ничего не стало.
Репутация сказочного сентября рушится с пьедестала.
Вода в бочаге не холодна, но это – ненадолго.
Бабье лето – не по любви, а так… исполненье долга.
Но тропа через лес еще суха. И за гнилым вязом
по очереди начнутся щелчки. А за ручьем – разом…
Не помню, кто – может быть, Юнг, – открыл полтергейст. По мне, так
Было бы странно, если бы к нам не прорывался предок
сквозь темные чащи небытия иль бытия иного,
хрипя, как в испорченный автомат, измученное, но – слово.

Господи, как я, когда помру, буду скучать о живущих.

Это ведь – грех? Или не грех?.. тихо в сентябрьских кущах.
А июньские бунты тугой листвы? Это было прекрасно!
Пахнущий медом и млеком лес – земного образ соблазна!
Цепляется опустошенный куст, не жалевший для нас малины…
О, Дыхание Божьих уст внутри сатанинской глины!

Классическая музыка