В лучах эксцентрики

— А почему вы не говорите об образе Саахова в исполнении Этуша? Разве этот персонаж не заключает в себе никакого смысла? Руководитель — демагог и приспособленец, который ничего не говорит от себя, а щеголяет шаблонными фразами! Это интересный сатирический образ! Его можно поставить в один ряд с Бываловым из «Волги» или Огурцовым из «Карнавальной ночи».

— Да, Саахов — большая удача комедии,— соглашались со мной.— Только жаль, что он проходная фигура. Поэтому выявлен неглубоко и его нельзя поставить рядом с колоритным, объемным Бываловым. Вот если бы Саахова поместить в центр композиции да копнуть поглубже… А сейчас все это по верхам, все перепевы…

— Вы ни в грош не цените остроумие, находчивость, веселье режиссера.

— Мы ценим все это. Но почему такой упор на эксцентрические номера? Зачем такая феерия трюков? Ради смеха? Мало. Как будто Гайдай хочет убедить нас в своем высоком комедийном профессионализме. Мы в этом не сомневаемся. Лучше бы он старался убедить нас в своей принципиальной гражданской позиции.

— Это же не сатирическая комедия, а веселая,— возражал я.— Режиссер ставил другую задачу. Нести радость, веселье. Почему от комедии обязательно требовать идейной наполненности? Мне это напоминает нелепые требования рапповских времен, чтобы лошадь в цирке обязательно выражала какую-либо политическую идею. Разве комедия не может быть просто веселой, занятной?

— Комедия должна смешить. Это как дважды два. Но наше время этого уже мало. Надо еще, чтобы смех был направлен не на мелкие и частные, а на общезначимые общественны явления, мешающие нам жить, развиваться.

Может быть, дело не во времени, а в метраже, размышлял я. Вместе с переходом Гайдая на полный метраж претензии к нему претерпели качественный скачок. Что прощалось короткометражкам, то не удовлетворяет в полнометражном фильме. И в первую очередь повысились требования к содержанию. Да, наверное, есть такая неписаная зависимость, размышлял я. Не случайно в истории остаются комедии прицельные, содержательные. А для развлечения испокон веков служили малые формы: интермедии, водевили, игравшиеся между актами и после серьезных сцен как дополнение. Можно ли игнорировать традиции, складывавшиеся веками? Может быть, как раз поэтому не было претензий к гайдаевским короткометражкам? Они всем нравились, как веселые интермедии.

Но, чтобы выяснить вопрос до конца, я продолжал возражать оппонентам:

— Гоголь говорил, что смех — великий положительный герой. И положительное содержание, добавим мы. Он сам по себе может быть социальным и даже политическим фактором.

— А вы не забыли, случайно, над чем смеялся Гоголь? Не над такими фитюльками, над которыми издевается Гайдай. У Гоголя такой набор держиморд и тяпкиных-ляпкиных, что волосы встают дыбом. И вот, чтобы его не обвиняли в однобокости, в засилье уродливости и грязи, то есть для оправдания собственного метода, он и выдумал эту фразу о положительном герое — смехе.

— Это не Гоголь выдумал, а человечество. Ведь смех — спутник здоровья. Он врачует, очищает человека, поднимает ему настроение. Прибавляет уверенности, делает жизнь более наполненной. Французы говорят, что самый потерянный из всех дней тот, когда мы ни разу не смеялись… О смехе за человеческую историю сказано и написано так много, что из метких выражений, крылатых слов, пословиц, поговорок, цитат можно составить добротную книгу о пользе и силе юмора и смеха. А невысказанных мыслей хватит на вторую книгу. Выходит, человечество, от Аристотеля до наших современников, напрасно упражнялось в красноречии, в меткости и точности выражений?

— Не напрасно. Но вы имеете в виду только одну сторону юмора — смеющихся. А у него существует еще одна — осмеиваемые. И значение юмора, его роль в обществе во многом зависит от этой второй стороны, которая у Гайдая, скажем мягко, не на высоте. Поэтому ценность его комедий, несмотря на их высокое мастерство, рядом с глубокими, социальными произведениями все-таки невелика.

Так говорили многие. И вот парадокс. Решив после «Жениха…», что воплощение в фильмах общезначимых социальных проблем — путь предельно трудный, связанный с преодолением сопротивления не только материала, но и многих людей, Гайдай в поисках более спокойной жизни свернул в сторону облегченных, развлекательных комедий. Но теперь он подвергся активной критической обработке со стороны художников и критиков. Оказалось, что служение искусству и спокойная жизнь — явления несовместимые.

Критика «Кавказской пленницы» заставила меня задуматься о «сравнительной ценности» гайдаевских фильмов. Заставила от потребительского, эмоционального восприятия комедий перейти к более требовательному осмыслению их значения для нашего общества.

Противоречия между ревнителями высокоидейного и легкого, гедонистического искусства закономерны. Они были во все времена, и в отдельные периоды в зависимости от общественных потребностей на первый план выдвигались то одни, то другие функции. Это понятно.

Ну а какие же функции комедии больше всего отвечают нашим сегодняшним нуждам?