Самая выдающаяся местная примечательность — неоднократно показанной городской памятник, выполненный с нарочитой уродливостью, предельно окарикатуренный. Памятник стал центральным образом фильма, основной характеристикой уродливости не только городского быта, но и всей российской действительности. Поэтому слово «уродство» является, пожалуй, самым точным при описании изображенной в фильме жизни.
Персонажи, показанные преимущественно в их служебных отношениях, тоже, как и у Гоголя, предельно гиперболизированы — концентрация пороков, должностные уроды и монстры. А самое главное страшилище — городничий Антон Антонович Сквозник-Дмухановский.
Анатолий Папанов говорил журналисту: «Более ста раз я сыграл городничего на сцене Московского театра сатиры и, естественно, свыкся с театральной трактовкой роли, с костюмом, с гримом, даже с «ежиком» на голове. В фильме все надо было делать по-другому. Кино диктовало свои законы. Пришлось отказаться от «бобрика» и сценического грима, от продолжительных монологов. Каким получился городничий, не мне судить. Но хотел я сыграть типаж, узнаваемый и сегодня. Иначе, по-моему, не стоит и браться за экранизацию классики».
Как видим, намерение Папанова раскрыть в классике сегодняшние проблемы идентично режиссерскому. Городничий в принципе остался таким же страшным должностным уродом, всячески попирающим права подчиненных и пресмыкающимся перед вышестоящими начальниками. Свою власть он использует исключительно в личных целях. Таких людей порождает не только абсолютистская монархия, но и наша предельно централизированная система. В образе городничего можно видеть многим наших, надеюсь теперь уже бывших, начальников районного и городского масштаба; секретарей горкомов, городских прокуроров, начальников милиции и пр. Многие из них чувствовали себя удельными князьками и в своем должностном рвении не уступали городничему.
Интересным получился образ Хлестакова в исполнении молодого актера театра Ленсовета Сергея Мигицко: артист, наделенный предельно выразительной фактурой тела, демонстрирует удивительную, истинно кинематографическую пластичность. Его многочисленные позы на редкость выразительны и содержательны. Бросается в глаза поразительная телесная разболтанность, как будто это кукла, у которой не все шарниры в суставах закручены как следует. Так чрезвычайно экономными, а главное, зримыми средствами создается образ расхлябанного, неустроенного, болтающегося в чужом городе молодого ветрогона и повесы.
В фильме выставлена обширная галерея нелепых и уродливых чиновников, жалких и страшных одновременно: жалких своим нищенским внутренним содержанием и страшных своим хищническим хватательным инстинктом и полным равнодушием к служебным, общественным делам. Попечитель богоугодных заведений Земляника (В. Невинный), почтмейстер Шпекин (Л. Куравлев), судья Ляпкин-Тяпкин (Ан. Кузнецов), Бобчинский и Добчинский (Л. Харитонов и О. Анофриев), жена городничего Анна Андреевна (Н. Мордюкова), дочь Марья Антоновна (О. Анохина). Самым разумным в этой галерее троглодитов выглядит, пожалуй, слуга Хлестакова Осип (С. Филиппов). Конечно, он тоже заражен всеми пороками общества. Но все-таки он более человечен, менее уродлив в своем отклонении от нормы.
Многие понимали, что такой метод, как в «Инкогнито», намеки и аналогии,—это далеко не самая лучшая форма отображения в искусстве сегодняшних проблем. Это, как говорится, от бедности, вернее, от бюрократического засилья и жестокой цензуры.
— Все-таки «Инкогнито» приняли,— напомнил я Гайдаю.
Он ответил, что приняли с трудом, после множества переделок. Дали третью категорию, в Доме кино не показали… И опять зарекался снимать комедийные фильмы.