Читаем В месте здесь полностью

Внутри летучие мыши платьев и черные солнца сковородок. Фонарики луковиц, букеты кукурузных початков. Белизна тарелок отвечает белизне одеял. Из швейной машинки вылезает занавеска – не для окна, для дверей, чьи проемы любой формы: можно с аркой, можно расширяющиеся кверху. Мир, стоящий на мешках с зерном и катящийся на яблоках. Дерево приходит вниз корнями – разветвлениями борон и вил, переплетениями корзин. Если нужна полочка – сделай нишу в стене, только и всего. Царство керосинок и свечей. Зимой не холодно, летом не жарко. Красотки позапрошлого века хорошо сохранились на картинках. Гитара и бутылки в соломенной оплетке. Можно и второй этаж выкопать. Внутри – работать и отдыхать, думать и видеть сны?

Пещерный житель порой стоит посреди улицы – в шляпе и с тросточкой. Даже дом современной архитектуры своими маленькими хаотически разбросанными по фасаду окнами похож на пещеры ласточек в песчаном береге. Собор все-таки остался снаружи – не римские времена, веру можно не прятать. Но он весь в кирпичных заплатах, и на его фасаде довольные собаки держат во рту длинные батоны. Еще крепость на горе – власть всегда хочет быть наверху.

Только звезд внутри нет. И ветра. И тихо – слишком тихо. Вот река и высохла, пересекая город ровной серой лентой с плоским дном без единой капли. Внутри себя много не собрать, там работа, встреча с внешним. Горы открывают рты безлюдных жилищ.

В КРУГЕ ИЗ КРУГА (КРУМЛОВ/КРУМАУ)

Остров посреди суши, сжатый рекой город на кривом лугу, на который смотришь сверху, входя откуда угодно – не только из замка, но и над ручейком с мельничной плотиной. Серые ноги, рыжие волосы, пятилепестковый красный шиповник в руке.

Каждая улица упирается во все ту же башню. За рекой кафкианский замок на бесконечно прочном граните, с бесконечной высотой стен, с гренадёрами и золотыми каретами, с медведями во рву и мостом в четыре этажа, с бесконечной глубины подвалами, где когда-то держали даже короля.

Город пытался отвечать своими башнями – но там камни лишь нарисованы на штукатурке. Не могли помочь алхимики и пивовары, воин, что заливал из деревянной кадушки крышу горящего собора, трубач, что разгонял чертей. Город проваливался в тишину, в пустоту улиц.

Жителям оставалось беречь домá. Домá в путанице улиц притянули художника. В городе он жить не рискнул, остался на окраине за рекой. Но жители его всё равно выставили за неприличное поведение.

А потом спохватились. С нормальными людьми только работать хорошо, а жить с ними скучно. Тут другие художники подошли. Стена превратилась в небо со стрижами. Молнии на электрощитах ударили из черных туч. Девушка из магазина художественно выставила колено на улицу.

Теперь в городе несколько солнц. Одно жестяное, вместе с жестяным месяцем над рамами-домами. Другое пьяное, с лучами-бутылками. Третье голодное, с лучами-ложками. Ходят воробушки в очках. В рюмке разлеглась жареная курица. Ноты перебрались на кружки. Город художников – не чешский Крумлов, не немецкий Крумау.

ИЗ (ПОРТУ)

Город, назвавший вино, ловит солнце окнами и балконами, притягивает его яркостью домов, не закрывается от него, как в столице на юге. Дома чаще копят пустоту, чем печаль. Город тянется вверх, ему не хватает и без того немалой высоты холмов. Дома стремятся по вертикали даже на площадях, где достаточно места вширь. Отказываясь быть дворцами. Ширина улицы тоже вытягивается, оставляя улицу узкой. А выше всех в городе мост. Даже башня побоялась подниматься рядом и ушла вглубь.

Город не на море – на реке, где лодки с бочками. Здесь работа – везти одну жидкость по другой, не смешивая. Потому люди собираются у реки. Наверху – камни, книги и камни, ставшие книгами – или картинами. К ним – напряжение лестниц. Или прикосновение вина.

Вино – то, что проделало путь по холмам. Что превратилось, созрев. Но иначе, чем плод, концентрирующий тепло, пока оно не прорывает его оболочку. В вине зреет способность выхода и перехода – другого к другому. Прозрачная возможность – но лишь возможность – другого взгляда. На грани потери и первого. Отложенная, существующая вне. Держать в руках собственный сон. Вино – только тому, кто знаком с морем. Горы не подойдут – слишком неподвижны. Порт – куда приходят из моря, откуда уходят из земли, у гор порта нет. И крепость вина тоже пришла морем.

Потому и назвали мореплавателем того, кто никогда не выходил в море, но помог выйти многим. Возле его дома куб, балансирующий на вершине – какую из граней выберет? а пока на гранях устроились птицы. Призраки балконов опираются на балки, выступающие под окнами. У реки – столики и люди за ними, дальше дома – как крепостная стена, переходя в крепость наверху. Река глубоко разрезает гранит. Есть другое вино, каменное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Стихи и поэзия / Поэзия