В месте здесь

Собор поднимается главным фасадом непроницаемо зубцами, а сбоку раскрывает галереи. Дома в керамической плитке – кажется, что ходишь по бесконечной ванной. Вокзал – учебник истории с картинками с древнеримских времен. Битвы с арабами, дивящиеся поезду крестьяне. Вино – тоже перепад. Самый быстрый – книжный магазин в переплетении цветков модерна снаружи и в вихре лестницы внутри. Рядом с самой старой церковью, у которой лишь одно окно-бойница на весь фасад и переплетающиеся романские чудища на капителях – ветер голубого, красного, белого абстрактных витражей. Но почти не заметно переходящих между уровнями. И уровни ли они? не уровненные, кто скажет, где конец одного и начало другого?

Смех сбрасывает со ступеней. Корни домов в глубокой каменной темноте. Серая чешуя стен домов, красная холмов. Вино, что без крика и шума, без застольной толпы. Вечер встречи двоих – или вино спокойной работы. Подъёмами сквозь дома. Деревья сначала подняли землю холмом и только потом стали расти из его верхушки. Двери вытягиваются окнами готических соборов. Переулок совершенной любви – на улицу такой любви явно не хватит, вот он и идет по кругу, почти возвращаясь к началу.

Разрез скалы сверкает белизной. Жёлтый и зелёный домá соединились красным чердаком. Крыши медленно оживают капельками бело-голубых цветов. Вино – всё, что здесь, ведущее в не здесь. Воздух пространства. Запрокинутая голова. Сбитое подъёмом дыхание. Ветер букв. Самое головокружительное – взгляд идущей рядом. Оставляющий намного быстрее вина. Сумасшествие в твёрдой памяти. Из – выход и выбор. «Ist dir Trinken bitter, werde Wein». Не со временем, а с временем.

НА КРАЮ (ЛИССАБОН)

Если войти в одну из белых подков, можно отправиться туда, где кончается земля. Подземным туннелем, начинающимся на третьем этаже. Не к морю – к океану. Что оказался слишком большим. Втянув силы, надежды, время. Осталась – печаль.

Печаль от того, что на мир никогда не хватит сил. Она захватывает орнаменты далеких городов востока и юга. Корабли и драконы, попугаи и черепа – печали до всего есть дело. Она знает, что ни один квадратный сантиметр пространства не равен другому – у него своя память и своя печаль. Нет похожих окон. Печаль обменивает перец на замок из песка с каменными цветами, закрученными колоннами, пенящимися стенами, паутиной солнц подпирающих арок и зубами арок, что медленно пережевывают свет во дворе. В его окна не вставить стекол. Некоторые арки сами откушены. Странные сгорбленные существа ползут по аркбутанам, пряча голову в ноги, подбираясь к не подозревающим хвостам. Печаль не исключает фантазию. Печаль удивляется, что мир еще есть – но потом и тому, как именно он есть.

Плывущие туманом башни печали. Зубчатая крепость собора (не купола – галереи, ряды колонн, поддерживающих небо) и крепость крепости. Крепкое сердце печали. Оно видело столько способов жить, что камни расслоились на страницы. Но слои продолжают поддерживать то, что появляется вновь, и надгробья становятся частью стен. Мёртвые не выпускают книгу из рук, продолжая читать лёжа. Но не выпускают и меч. Срезы колонн – остро заточенные перья. Внешняя стена становится внутренней, и между ней и новой внешней собираются цветы.

Волны под балконами и на площади. Вода рядом, корабли на стенах, надстройки лайнера возвышаются над домами. Однажды она пришла за колеблющейся землей. Печаль оставляет скелет события, костяк арок на высоте. Арки довольны, что теперь поддерживают не крышу, а небо, и могут делать это во всю свою и его ширину. И внутри загорается каменное пламя.

Чешуя печали обожжена в печи. Мостовая изгибается клювами цапель. Трамваи, встав на дыбы, лишь сохраняют горизонталь на склоне холма. Другие стали философами – порой переводя рельсы в чисто мысленные посреди мостовой. Печаль идет по тонкому долгому мосту. Чуть шипящий голос. Стены из шипов – но и из тонкого стекла фужеров. Старые двери, к которым у кого-то всё-таки есть ключ. Их руки опущены в усталости, но побег в свою печаль возможен всегда, и хозяин, чтобы не остаться с открытым жилищем, придерживает дверь цепью.

На узком фасаде только балкон, к которому ни двери, ни окна. Белый под обгоревшей глиной крыш. Тишина лепящихся домов. Печаль не ездит, только ходит пешком, сажает апельсиновые деревья на каменном наклоне площади, чтобы вдыхать их цветы. Печаль не монотонна, её улицы – лестницы. И за каждым спуском новый, и океан не предел наклона улиц, он продолжает глубину. И окна тем шире, чем дальше от ненадёжной земли. Печаль невозможного позволяет реже ошибаться. Печаль памяти сберегает от того, чтобы забыть.

Не тоска, которая точка, которую топить в вине. Пространство спокойной безнадёжности. Без иллюзий идти дальше. Печаль помогла освободиться самим, без чужой помощи – оставаясь в печали. У львов гирлянды цветов в зубах, синие драконы сами цветут. Печаль пронзительна – как радость. Рисовать линиями неба. Печаль на краю – живёт тем, что за краем.