В мире античных образов

К миру гомеровского творчества всего интереснее, хотя, может быть, и труднее, подойти изнутри, из формальных особенностей и самого содержания «Илиады», привлекая сюда отчасти и «Одиссею», поскольку последняя и по традиции, и по своим формальным особенностям тесно соприкасается с «Илиадой». В самой «Илиаде» ни разу не встречается певец, аэд, если не считать главного героя Ахиллеса, поющего и аккомпанирующего себе на форминге. Зато в «Одиссее» дважды выводится на сцену профессиональный аэд в лице Демодока в стране феакийцев (может быть, старинный, вскрытый лопатой археолога, Крит) и Фемия на самой родине Одиссея, Итаке. Несомненно, что позднейшие «сказители» гомеровского эпоса считали себя в каком-то отношении роднёю или продолжателями Демодока и Фемия, и эта их взаимозависимость обладала какой-то реальностью. Задача исследователя и состоит в установлении реальных взаимоотношений между этими древними аэдами, с одной стороны, и Гомером и гомеридами — с другой.

Здесь прежде всего следует отметить основной факт: аэд Демодок поет в музыкальном сопровождении форминги, что было совершенно невозможно для позднейшего рапсода-гомерида, имевшего перед собой грандиозный эпос в 13 000 стихов, построенный на основе эпического гекзаметра. Уже Гесиод, выученик Гомера в стиле стиха, говорит в своей «Теогонии», что музы, посвятившие его в звание поэта, дали ему в руки не формингу, а жезл, употреблявшийся оратором в собрании. Не надо, конечно, предполагать, что рапсод-гомерид просто «читал» свой эпос. Скорее он был его ритмическим «сказителем». Подобно речи античного оратора, его сказительство было чем-то средним между простой речью и пением — жанр произнесения, в значительной степени уже утраченный. Но все же именно потеря музыкального сопровождения и была революционизирующим фактом, обусловившим дошедшую до нас форму гомеровского эпоса. В его первоначальном развитии определяющей формой художественного творчества была песня, славившая подвиг героя или рассказывавшая божественный миф, строфически стянутая, наполненная драматическим действием, лишенная богатых и пышных сравнений, столь обильных в эпическом повествовании. Можно даже отметить одну особенность героического гекзаметра, лишающую его всякой возможности инструментального аккомпанемента, — это разнообразие цезур, рассекающих гомеровский шестистопный дактиль с его возможными стяжениями. Именно это разнообразие цезурных рассечений, с одной стороны, нарушает равномерность стиха, с другой, — делает его свободнее и шире, но во всяком случае делает невозможными мелодию и струнное сопровождение.

Декламируемый рапсодами эпос прошел в своем развитии своеобразный путь — от старинной строфической песни, слитой с музыкой, имевшей мифологический или героический сюжет, через «малый» эпос, где, по-видимому, и совершился отрыв поэзии от музыки, к грандиозному эпосу «Илиады», который вряд ли где мог быть произнесен сразу, кроме, может быть, великих Панафиней, и в своем окончательном виде настоятельно требовал уже письменной фиксации, несомненно состоявшейся в VI веке, во время Писистратовой тирании в Афинах. Само содержание «Илиады» имеет ряд своеобразных особенностей.

Поэма вовсе не содержит в себе подробного изложения своего как будто основного сюжетного стержня — десятилетней осады и взятия малоазиатского города Трои, или Илиона, соединенными силами европейских греков под предводительством царя Микен Агамемнона. Вместо этого последовательного прагматизма оформитель эпоса применил прием, оцененный по своему достоинству еще в Аристотелевой «Поэтике», взяв лишь один драматический эпизод, разыгравшийся под стенами Трои, — ссору Агамемнона с главным ахейским витязем, вождем южнофессальского племени мирмидонов, Ахиллесом. Именно «Ахиллеида», или, точнее, «Гнев Ахиллеса», и является главным сюжетным остовом поэмы. Однако этот вырез из прагматической цепи событий использован чрезвычайно тонко в художественном отношении.

Над ссорой ахейских предводителей и конечной гибелью главного защитника Трои, Гектора, веют начало похода, похищение Парисом-Александром Прекрасной Елены и его трагический конец, смерть самого Ахиллеса и разрушение Илиона. Трагическое дыхание рока висит и над главными героями, и над самим городом Приама. Умирающий Патрокл предвещает Гектору:

Жизнь и тебе на земле остается недолгая: близко,
Близко стоит пред тобою и смерть и суровая участь
Пасть под рукой Ахиллеса, Эакова мощного внука...

И когда железный перст судьбы простерся над Гектором, он в свою очередь говорит Ахиллесу:

Но трепещи, да не буду тебе я божиим гневом
В оный день, когда Александр и Феб стреловержец
Как ни могучего в Скейских воротах тебя ниспровергнут!

И еще примечательнее, что и сам Ахиллес знает, что ему не вернуться из-под Трои: