В мире античных образов

Таким образом, подавляющая благонамеренность в цицероновском изображении является гораздо большим мифом, чем сплошная революционность в описаниях Саллюстия. И то и другое — лишь последовательно проведенная риторизация исторической действительности, белое и черное античной историографии. Малая реальность Обеих стилизаций, их небольшая историческая ценность вскрываются довольно наивным указанием Саллюстия, что «плебеи, которые сначала вследствие своей склонности к государственным переворотам относились к войне весьма сочувственно, после раскрытия заговора переменили свое мнение и, осыпая проклятиями замыслы Катилины, стали до неба превозносить Цицерона». Такая внезапная перемена декораций показывает только шаткость социологической характеристики Саллюстия и сама по себе не белее реальна, нем общие построения Саллюстия и Цицерона.

И тем не менее основное ядро заговорщиков было спаяно очень крепко. «Ведь несмотря на два сенатских декрета, из такой массы народа ни один человек не захотел хотя бы из-за награды разоблачить заговорщиков и покинуть лагерь Катилины. Столь стойкой и сильной оказалась тлетворная зараза, охватившая большую часть граждан», — меланхолически замечает Саллюстий. Эта твердость катилинарцев не только разоблачает лживую легенду об их полууголовном составе, но является другой важной вехой на пути исследователя.

Если Общие характеристики катилинарского движения оказываются социологическими стилизациями, то остается направиться по пути отыскивания деталей, которые помогли бы уяснить его истинное лицо. В этом отношении Цицерон как будто дает солидный материал для историка в своей второй речи, обращенной к народу; но при ближайшем рассмотрении пресловутая («осведомленность» «отца отечества» оказывается мало вразумительной.

Более или менее ясна первая группа катилинарцев — это состоятельные люди, владеющие большими поместьями, но обремененные долгами, — результат хозяйничания ростовщического капитала в среде римской земельной аристократии. Их основная цель — добиться сложения долговых обязательств посредством переворота. Характерно, что для Цицерона они нисколько не страшны. У него даже есть готовый рецепт для исцеления обуревающего этих невольных катилинарцев зла — не «новые долговые книги» (tabulae novae), но книги аукционные (tabulae auctionariae). Попросту говоря, Цицерон предлагает им частичное банкротство, употребление части своих богатств на погашение своих долгов. Рецепт более чем понятный в устах присяжного охранителя интересов римских ростовщиков. По-видимому, именно эту группу заговорщиков имеет в виду Саллюстий в своем перечислении лиц сенаторского звания, замешанных в катилинарском движении, хотя некоторые из них вовсе не оказались такими невинными агнцами, как представляет дело Цицерон. Может быть, сюда относится и так своеобразно запортретированная Саллюстием Семпрония, богато наделенная «знатностью и красотой», «прекрасно знакомая с греческой и латинской литературой», умевшая «играть на цитре и танцевать», правда, несколько более изысканно, чем это требуется для честной женщины, и «сочинять стихи», в которой вообще «было много остроумия и много прелести», но вместе с тем искавшая «мужчин чаще, чем они ее», бравшая взаймы и клявшаяся, что «никогда не брала», и бывшая даже «сообщницей в убийствах». Одним словом, тип великосветской львицы, пустившейся в политическую авантюру. Весьма сомнительно, чтобы этот разряд катилинарцев был многочислен, — большинство из них (скорее было пеной революции, чем самой революционной волной.

Второй разряд революционеров в характеристике Цицерона уже не так ясен. Это люди, также «обремененные долгами», но целью их участия в движении является не достижение экономического благополучия, а захват верховной власти. На первый взгляд такая помесь банкрота с политическим честолюбцем может показаться странной, но, если вспомнить, какую роль играл в политической жизни Рима подкуп, вызывавший иногда даже кризис на римском денежном рынке и очень часто принимавший форму ссуды в надежде на будущее обогащение при отправлении магистратуры, то появление такой породы людей не будет удивительным. Пожалуй, наиболее типическим представителем этой группы был Юлий Цезарь, щедро бравший деньги у кредиторов и участие которого в известных стадиях катилинарского движения не было секретом для современников. Недаром Плутарх сообщает, что против Цезаря «имелись улики», и даже рисует трагическую сцену после объявления смертного приговора схваченным в Риме сообщникам Катилины, когда «толпа молодых людей, охранявших тогда Цицерона, побежала на Цезаря с обнаженными мечами». Белая гвардия, набранная Цицероном из сыновей римских всадников, жаждала расправиться с этим беспокойным и подозрительным политиком. По существу, к этой же группе принадлежал и сам Катилина, но, по соображениям риторического порядка, Цицерон отнес своего противника к разряду развратников эпохи упадка, оставленных им для большего эффекта к концу своей мелодекламации.